На некоторых борта были
обведены сверкающими пунктирами. На других андреевский кормовой флаг был
сделан из электрических лампочек. Выделялся флагманский крейсер "Минин"
- над ним повисли огненные вензели W и N, увенчанные красными коронами.
Оба императора, казалось, соперничали друг перед другом своею щедростью.
Вильгельм подарил царю золотой письменный прибор. Николай не остался в долгу и
в свою очередь подарил своему коллеге золотой боярский шлем, украшенный
драгоценными камнями. Не были обойдены вниманием и адмиралы: их наградили
разными орденами.
Часа в четыре пополудни 26 июля немецкая эскадра снялась с якорей и
направилась в море под крики "ура" и прощальный салют, загрохотавший с обеих
сторон. Яхта "Штандарт" пошла проводить дорогих гостей. Когда немецкая яхта
"Гогенцоллерн" подходила к острову Нарген, на мачтах ее взвился сигнал по
международному своду:
"Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана".
На "Штандарте" не сразу поняли смысл этого сигнала. Потом подняли в ответ
флаги, означающие:
"Ясно вижу".
И еще добавили по приказанию царя:
"Благодарю. Желаю счастливого плавания".
Лукав был Вильгельм. Сигнал его нужно было понимать так: себя он в будущем
считает адмиралом Атлантического океана, а нашему царю советует стать
адмиралом Великого океана. Николай еще раз поверил своему другу. С того
времени у нас на Дальнем Востоке началось лихорадочное оживление. На
ревельском именно рейде в царской голове дозрела идея войны с Японией.
Здесь же кайзер получил согласие Николая на занятие китайского порта Циндао.
В результате этого свидания двух императоров повезло и Рожественскому.
Вскоре он стал начальником Главного морского штаба.
На этой должности ему пришлось пробыть до тех пор, пока его не назначили
командующим 2-й Тихоокеанской эскадрой.
Глава 7
ИДЕМ В ЛИБАВУ
За ночь эскадра далеко продвинулась в море.
Утро следующего дня на "Орле" началось обычным порядком, установленным
одинаково для всех военных судов: ровно в пять часов над люком верхней палубы
просвистела дудка, а вслед за ней раздался знакомый голос вахтенного
унтер-офицера:
- Вставай! Койки вязать!
На броненосце, в жилых его помещениях, там, где спали матросы, понеслась эта
команда, повторяемая палубными старшинами. Выкрики сопровождались руганью,
забористой и крепкой, точно спирт. Вся жилая палуба моментально пришла в
движение, загомонила человеческими голосами. Быстро, словно обрызганные
кипятком, люди выбрасывались из своих подвесных коек, соскакивали с рундуков.
Необходимо было торопиться, чтобы в короткое время успеть одеться, а потом,
завернув постель в парусиновую койку, аккуратно зашнуровать ее, придав ей вид
кокона.
Через десять минут слышалась другая команда:
- Койки наверх!
Сотни людей бросились к выходным трапам, опережая друг друга. На верхней
палубе они рассыпались вдоль коечных сеток, устанавливали в них койки,
номерками наружу. Опоздавшим попадало от начальства.
После этого бежали к общим умывальникам, похожим на длинные желоба, с большим
числом кранов над ними. Здесь было тесно. Толкая друг друга, наскоро
споласкивали лицо забортной соленой водой.
- На молитву!
От такого призыва, словно от кнута, многие из матросов старались увильнуть,
прячась по разным отделениям.