В эту минуту толпа, как это случалось через каждые десять шагов, остановилась, и Арторикс мог рассмотреть вблизи женщину, на которую Кассий бросал влюбленные взоры. Она стояла у колонны портика, высокая, стройная, молодая, - ей было не больше двадцати лет; короткая белая туника из тончайшей шерсти, окаймленная пурпурной полосой и туго перехваченная в талии, обрисовывала ее гибкий стан и сладострастные изгибы роскошных форм. Как ни была ослепительна белизна ее рук и плеч, лицо ее казалось еще белее, и только нежный румянец, игравший на щеках, говорил, что это лицо, эта шея, эти плечи и эта грудь принадлежат живой женщине, а не статуе из прозрачного паросского мрамора, изваянной резцом бессмертного Фидия. Лицо ее обрамляли густые и мягкие рыжие кудри и оживляли голубые сияющие глаза со смелым и даже дерзким выражением. Рядом с этой красавицей, уже отвергнутой первым мужем, стоял поразительно похожий на нее Клодий; ему едва исполнилось четырнадцать лет, и по детскому открытому его лицу никто не мог бы угадать в нем будущего мятежного народного трибуна, жестокосердного человека, которому суждено было в недалеком будущем навлечь на Рим бедствие раздоров, распрей и убийств.
- Венера или Диана, какими их представляет себе легковерный народ, не могли бы быть прекраснее ее! - воскликнул Кассий после минуты безмолвного восторга.
- Венера, конечно Венера, - сказал, улыбаясь, Тит Лукреций Кар, - Диану уж оставь в покое; она слишком чиста для того, чтобы можно было сравнивать с ней эту продажную женщину, эту квадрантарию.
- Кто это дал такое постыдное прозвище Клодии?.. Кто смеет так поносить ее? - воскликнул взбешенный Кассий.
- Завистницы-матроны, не менее развратные, чем она, но менее бесстыдные и менее красивые. Они не выносят ее и потому превратили ее в мишень для своих острот и неутолимой ненависти.
- Вот она, смотрите! - воскликнул Метробий. - Вон та, что первая наградила Клодию этой кличкой.
И он указал на высокую женщину, патрицианку, судя по одежде. Она была хорошо сложена, но лицо ее носило печать строгости и даже суровости. Стояла она неподалеку от колонны, где были Клодия и ее брат. Рядом с ней стоял человек лет тридцати с лишним, высокого роста, величественного вида и осанки, у него был очень широкий лоб, густые косматые брови, близорукие глаза с каким-то потухшим взглядом и орлиный нос. Лицо было незаурядное и поражало своим сосредоточенным выражением.
- Кто это? Теренция? Жена Цицерона?..
- Да, именно она… Вон она стоит рядом с почтенным своим мужем!
- О, ей-то вполне пристало бичевать пороки и разврат! - заметил, иронически улыбаясь, Лукреций. - Недаром ее сестра, весталка Фабия, прославилась своей кощунственной связью с Катилиной! Клянусь Геркулесом, если цензору придется разбираться в безнравственном поведении Клодии, у него будет больше оснований заняться еще более безнравственной жизнью Фабии.
- Эх! - с недоверчивым видом покачал головою Метробий. - Мы уже дошли теперь до такого позора, что если бы строгий и неподкупный Катон, самый суровый и непреклонный из всех цензоров, которые были до сих пор в Риме, жил в наше время, он не знал бы, с чего начать исправление распущенных нравов. Клянусь Кастором и Поллуксом, если бы ему пришлось изгнать из Рима всех женщин, не имеющих права тут находиться, Рим превратился бы в город, населенный только мужчинами, как в блаженные времена Ромула, и для сохранения рода Квирина пришлось бы снова прибегнуть к похищению сабинянок. Впрочем, стоят ли нынешние сабинянки того, чтобы их похищали?
- Браво, браво, вот это я понимаю, клянусь божественным Эпикуром! - воскликнул Лукреций. - Метробий произносит филиппику против распущенности нравов! При первых же выборах я подам за тебя голос и буду вести пропаганду, чтобы тебя избрали цензором!
В этот момент толпа снова двинулась, и Кассий со своими друзьями оказался почти у самых ступенек лестницы портика "храма Весты, недалеко от Клодии. Кассий приветствовал ее, приложив правую руку к губам, затем воскликнул:
- Привет тебе, о Клодия, прекраснейшая из всех прекрасных женщин Рима!
Клодия взглянула на него и ответила на поклон легким наклонением головы и нежной улыбкой, бросив юноше долгий огненный взгляд.
- Взгляд этот обещает многое, - улыбаясь, сказал Лукреций Кассию.
- Твой пыл вполне оправдан, славный Кассий, - сказал Метробий. - Право, я никогда еще не видел женщины красивее, за исключением одной; она была так же прекрасна, как Клодия, - греческая куртизанка Эвтибида!
Лукреций вздрогнул при этом имени и, помолчав, спросил с легким вздохом:
- Красавица Эвтибида! Где-то она теперь?..
- Ты не поверил бы собственным глазам, ведь она в лагере гладиаторов!
- Напротив, я нахожу это вполне естественным, - ответил Лукреций. - Там для нее самое подходящее место!
- Но знай, что Эвтибида находится в лагере этих разбойников только для того, чтобы добиться любви одного из них: она безумно влюблена в Спартака…
- Браво! Клянусь Геркулесом!.. Теперь наконец у нее любовник, достойный ее!
- Ошибаешься, клянусь Юпитером Статором!.. Спартак с презрением отверг ее.
Все трое на мгновение умолкли.
- А вот ты и не знаешь, - продолжал через минуту Метробий, обращаясь к Лукрецию, - что красавица Эвтибида не раз приглашала меня, звала приехать в лагерь гладиаторов.
- А что тебе там делать? - удивленно спросил Лукреций.
- Пьянствовать, что ли? - добавил Кассий. - Но этим ты вполне успешно занимаешься и в Риме…
- Вы все смеетесь, шутите… а я бы не прочь туда отправиться…
- Куда?
- Да в лагерь Спартака. Поехал бы туда переодетый и под вымышленным именем вошел бы к нему в доверие и приобрел его расположение, а тем временем разузнал бы все его планы и намерения, разведал бы, что он там подготовляет, и обо всем тайком сообщил бы консулам.
Оба патриция громко расхохотались. Метробий обиделся и сердито сказал:
- Ах, вы смеетесь? А разве не я предупредил консула Луция Лициния Лукулла два года назад о подготовлявшемся восстании гладиаторов? Разве не я открыл их заговор в роще богини Фурины?
"А-а, запомним!" - подумал Арторикс. Лицо его вспыхнуло, и он мрачно взглянул на Метробия, шедшего неподалеку от него.
В этот момент толпа подошла к подножию Капитолия и очутилась перед храмом Сатурна; это было величественное и прочное сооружение, где, кроме жертвенника Сатурну, хранились также утвержденные законы и государственная казна; тут теснилось великое множество народа и движение замедлялось еще больше.
- Клянусь богами, покровителями Рима, - воскликнул Кассий, - здесь можно задохнуться!
- Да, это вполне возможно, - сказал Лукреций.
- Так оно и будет, клянусь венком из плюща Вакха Дионисия! - воскликнул Метробий.
- Не понимаю, к чему нам было забираться в эту сутолоку! - сказал Лукреций.
Толпа все больше нажимала, толкотня и давка были невыносимы; наконец через четверть часа, двигаясь черепашьим шагом, почти задохнувшись, Метробий, Лукреций и Кассий, а также и Арторикс попали в храм, где увидели бронзовую статую бога Сатурна с небольшим серпом в руке, как будто собравшегося на жатву. Статуя была окружена земледельческими орудиями и аллегорическими изображениями сельских работ и сцен из пастушеской жизни. Статуя Сатурна была полая и наполнялась оливковым маслом в знак изобилия.
- Смотри, смотри, вот божественный Цезарь, верховный жрец, - сказал Метробий. - Он только что совершил жертвоприношение в честь Сатурна и теперь, сняв жреческое облачение, выходит из храма.
- Как на него смотрит Семпрония, прекрасная и умная Семпрония!..
- Ты бы лучше сказал - необузданная Семпрония.
- Черноокая красавица! Клянусь двенадцатью богами Согласия, совершенный тип римской зрелой красоты!..
- Погляди, словно молния, сверкает пламя страсти в ее черных глазах! Какие улыбки шлет она красавцу Юлию!
- А сколько еще матрон и девушек нежно поглядывают на Цезаря!
- Посмотри на рыжую Фавсту.
- Дочь моего бессмертного друга Луция Корнелия Суллы Счастливого, диктатора.
- Что ты был другом, да еще бесстыдным другом этого чудовища, нам уже давно известно, и тебе незачем повторять это на каждом шагу.
- Что это опять за шум?
- Что за крики?
Все повернули головы ко входу в храм, откуда опять неслись громкие восхваления Сатурну.
Вскоре толпу, заполнявшую храм, оттеснила к колоннаде и к стенам новая толпа, явившаяся на поклонение Сатурну, и в ней человек пятьдесят мрачных и исхудалых богомольцев, словно в триумфальном шествии, несли городского претора; у каждого в руке была железная цепь.
- Ах да, понимаю! Это преступники, сидевшие в Мамертинской тюрьме в ожидании приговора: согласно обычаю, они помилованы, - сказал Лукреций.
- И, как установлено обычаем, они принесли сюда свои кандалы, чтобы повесить их на алтарь божественного Сатурна, - добавил Метробий.
- Смотри, смотри, вон там страшный Катилина, гроза всего Рима! - воскликнул Кассий, указывая в сторону жертвенника бога, возле которого стоял гордый и распутный патриций, погрузившись в созерцание коллегии весталок, и пожирал взглядом одну из молодых жриц. - Отрицать бесполезно - этот человек жесток даже в любви. Видите, с какой звериной алчностью он глядит на сестру Теренции.