- Ого! - воскликнул кто-то из толпы. - Дело-то выходит нешуточное!
- Какое дело?
- Да кто ж его знает…
- Глядите, как бегут рабы префекта!.. Будто олени спасаются от борзых в лесу на Тифатской горе!
- Стало быть, случилось что-то важное.
- Ну, понятно. Куда ж это помчались рабы?
- Вот тут-то и загвоздка! Попробуй угадай!
- Эх, кабы узнать! С охотой отдал бы за это десять банок самых лучших своих румян, - сказал рослый, толстый краснощекий торговец благовониями и косметикой, вышедший из соседней лавки; он пробрался вперед, горя желанием узнать что-нибудь.
- Ты прав, Кальмис, - заметил какой-то капуанец, - ты прав: произошло что-то очень серьезное, это несомненно. А вот мы ничего не можем узнать, хотя нам-то нужно знать, что случилось. Просто невыносимо!
- Ты думаешь, грозит какая-нибудь опасность?
- А как же! Разве сенат отправил бы ни с того ни с сего целый отряд всадников да приказал бы им лететь во весь дух? Наверно, немало лошадей они загнали в дороге.
- Клянусь крыльями Ириды, вестницы богов, я что-то вижу вон там…
- Где, где видишь?
- Вон там, на углу Албанской улицы…
- Да помогут нам великие боги! - воскликнул, побледнев, торговец благовониями. - Ведь это военный трибун!
- Да, да… Это он! Тит Сервилиан!..
- Посмотри, как он спешит вслед за рабом префекта!
- Что-то будет!
- Да покровительствует нам Диана!
Когда военный трибун Тит Сервилиан вошел в дом префекта, уже всю улицу Сепласия запрудила толпа, и всю Капую охватило волнение. А в это время вдоль акведука, который доставлял воду в Капую с близлежащих холмов и на довольно большом расстоянии тянулся у самых городских стен, ехали верхом два человека огромного роста и могучего сложения; оба они тяжело дышали, были бледны, испачканы грязью и пылью; по одежде и оружию в них легко было признать гладиаторов.
Это были Спартак и Эномай; они выехали из Рима в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое того же месяца, скакали во весь опор, меняя лошадей на каждом привале, и довольно скоро прибыли в Суэссу-Пометию, но здесь их опередил декурион с десятью всадниками, - он мчался в Капую предупредить префекта о готовившемся восстании. Гладиаторам пришлось не только отказаться от мысли сменить лошадей, но вдобавок время от времени они должны были сворачивать с Аппиевой дороги на боковые дороги.
В одном месте им удалось купить двух лошадей, и благодаря силе воли и сверхчеловеческой твердости характера они продолжали путь, то сворачивая на проселки, то блуждая, то наверстывая потерянное время скачкой напрямик, - там, где Аппиева дорога делала повороты и петли, удлинявшие путь солдатам, и наконец выехали на дорогу, ведущую из Ателлы в Капую.
Они надеялись, что опередили гонцов сената на час - это было бы победой и великой удачей! Но вдруг, в шести милях от скал, где берет начало Кланий, примерно в семи милях от Капуи, лошадь, на которой скакал Спартак, обессилев, упала, увлекая за собой и седока. Желая поддержать лошадь, Спартак обхватил ее шею, но несчастное животное опрокинулось, придавив ему руку, и плечо у него оказалось вывихнутым.
Несмотря на сильную боль, Спартак ничем ее не выдал и только легкие подергивания его бледного лица открыли бы внимательному взгляду, как он страдал. Однако физическая боль была ничто в сравнении с Душевными муками, терзавшими этого человека железной воли. Неожиданная неудача привела его в отчаяние: он надеялся добраться до школы Лентула Батиата на полчаса раньше своих врагов, теперь же он приедет после них, и на его глазах будет разрушено, уничтожено здание, над сооружением которого он упорно работал пять лет.
Вскочив на ноги, Спартак, ни минуты не думая о вывихнутой руке, испустил вопль отчаяния, похожий на рев смертельно раненного льва, и мрачно произнес:
- Клянусь Эребом, все, все кончено!..
Эномай слез с лошади, подошел к Спартаку и заботливо ощупал его плечо, желая удостовериться, что ничего серьезного не случилось.
- Что ты!.. Что ты говоришь!.. Как это может быть, чтобы все было кончено, когда наши руки свободны от цепей и в руках у нас мечи? - пытался он успокоить Спартака.
Спартак молчал; потом, бросив взгляд на коня Эномая, воскликнул:
- Семь миль! Осталось всего только семь миль, а мы - да будут прокляты враждебные нам боги! - должны отказаться от надежды приехать вовремя! Если бы твой конь был в силах нести нас обоих еще три-четыре мили, остальной путь мы быстро прошли бы пешком. Ведь мы и так выиграли у наших врагов один час, да после прибытия гонцов им понадобится, по крайней мере, еще один час, чтобы отдать всякие приказы и попытаться сокрушить наши планы.
- Ты рассчитал верно, - ответил германец, потом, повернувшись к своей лошади, заметил: - Но сможет ли это бедное животное нести нас обоих рысью хотя бы только две мили?
Гладиаторы осмотрели несчастную лошадь и убедились, что она едва жива… Она тяжело дышала, судорожно поводя боками, от нее шел пар. Ясно было, что и вторая лошадь скоро последует за первой; ехать на ней - значило подвергаться опасности сломать не только руку, но и ноги, а то и голову. Посоветовавшись, гладиаторы решили бросить лошадей и идти в Капую пешком.
Изнуренные, ослабевшие от долгой скачки и от голода (они почти ничего не ели несколько дней), гладиаторы с лихорадочной поспешностью пустились в путь, чтобы поскорее преодолеть расстояние, отделявшее их от Капуи. Они шли молча, оба были бледны, с обоих лил пот, но воля их не ослабевала; они шли со стремительной быстротой и меньше чем в полтора часа добрались до городских ворот. Тут они ненадолго остановились: им надо было перевести дух и немного прийти в себя, чтобы не привлекать внимания стоявшей у ворот стражи, которая, возможно, уже получила распоряжение наблюдать за входящими в город и задерживать людей, подозрительных по виду и поведению. Затем они снова пустились в путь, и, входя в ворота, оба старались казаться самыми обыкновенными голодными оборванцами, но сердце у них колотилось, по лбу стекали капли холодного пота от томившей их невыразимой тревоги.
В ту минуту, когда они вошли под арку ворот, Спартак в предвидении возможного ареста уже имел наготове план действий: надо в одно мгновение ока схватить меч и напасть на стражу, - убить, ранить, но любой ценой проложить себе дорогу и добежать до школы гладиаторов; рудиарий не сомневался в успехе своего замысла, зная силу Эномая и свою собственную. А двенадцать легионеров, стоявших у заставы, почти все старые инвалиды, вряд ли могли бы оказать достаточное сопротивление мощным ударам мечей двух искусных гладиаторов. Однако эта отчаянная мера была не очень-то желательна. Когда Спартак подошел к воротам, его неукротимое сердце, еще не знавшее страха, хотя он много раз смотрел смерти в глаза, его отважное сердце, никогда не трепетавшее в минуту грозной опасности, билось с такой силой, что, казалось, вот-вот разорвется.
Два стража спали, растянувшись на деревянных скамьях; трое играли в кости, присев на мраморных ступенях, которые вели к крепостному валу, а двое других - один, развалившись на скамье, другой стоя - болтали между собой и зубоскалили, глядя на прохожих, входивших в город или выходивших оттуда.
Впереди гладиаторов, в двух шагах, шла бедная старуха-крестьянка и несла несколько головок мягкого сыра, уложенных в круглые плетеные корзиночки. Один из легионеров сказал ухмыляясь:
- Рано ты идешь на рынок, старая колдунья!
- Да благословят вас боги! - смиренно ответила старуха, продолжая свой путь.
- Посмотри-ка на нее! - насмешливо воскликнул другой легионер. - Вот красавица! Ни дать ни взять Атропос, самая старая и самая уродливая из трех парок!
- А какая у нее морщинистая кожа, будто из старого пергамента, да еще такого, что покоробился на огне.
- Подумать только - она продает сыр! Да я его бы в рот не взял, хоть озолоти меня.
- Ну ее к Эребу, эту мерзкую старуху, вестницу несчастья! - воскликнул один из игравших и с досадой бросил на ступеньку деревянный стакан, в котором лежали игральные кости; кости высыпались и покатились на землю. - Зловредная старуха! Все это из-за нее!.. Вот уже третий раз выходят одинаковые цифры. Проклятая "собака"!
В эту минуту Спартак и Эномай, едва дыша от волнения, мертвенно бледные, стараясь стать незаметными, проходили под сводом ворот.
- А вот и почетный конвой старухи парки! - закричал, указывая на них, один из стражей. - Да, клянусь Юпитером Охраняющим, эти двое бродяг-гладиаторов до того грязны и худы, словно только что вылезли из Стикса!
- Хоть бы вас поскорее дикие звери растерзали, проклятый убойный скот! - воскликнул легионер, проигравший в кости, и энергично встряхнул стакан, решив снова попытать счастья.
Спартак и Эномай, ничего не ответив на обидные слова, прошли мимо стражей и уже миновали первую арку, где на особых цепях была подвешена подъемная решетка, затем миновали проход, где начиналась лестница, поднимавшаяся к валу, и уже намеревались пройти вторую арку, в которой собственно и находились ворота в город, как вдруг увидели, что со стороны города навстречу им спешит центурион в сопровождении тринадцати легионеров в полном вооружении - в шлемах, в латах, со щитами, копьями, мечами и дротиками. Центурион, шагавший впереди, также был в боевом вооружении и держал в руке жезл, знак своего звания; войдя под арку ворот, он скомандовал:
- К оружию!
Сторожевые легионеры вскочили; хотя среди них произошло некоторое замешательство, они выстроились в шеренгу с быстротой, которой от них трудно было ожидать.