– Ты что? Я ведь не пью, не курю и рыбу не очень люблю. Про лошадей вообще молчу… А у тебя кто-то есть?
Переход на столь личный вопрос был неожиданным. Вера покосилась на Мари, уже усевшуюся за компьютер, и неопределённо пожала плечами:
– Это зависит от ситуации… – Полнота её с возрастом ушла, но волосы, заколотые наверх, открывали совсем не тонкую шею. Крупные руки и ноги тоже не стройнили. Одевалась Вера так, чтобы выглядеть «независимой и деловой». – Зачем мне кто-то, если я сама себя способна обеспечить? Лучше одной, – ответила она.
– Одной – трудно, – Настя вздохнула.
Котёнок раскрыл пасть и зевнул.
– Как назвали-то это чудо?
– Флинт. Папашка придумал.
– Дядя Толя? Ну да, прикольно, – родители Веры не соглашались на животных в доме: у Кати была аллергия даже на рыбий корм, а с не аллергенной собакой возня ещё та: гуляй, лапы мой, таскай на тренинги… Девушка почесала малышу спинку. Котёнок развернулся на коленях Насти и, подставив живот, вытянулся, позёвывая. Вера рассмеялась.
На глазах Насти выступили слёзы:
– Вот видишь, даже ему нужна компания.
– Такая компания, как у тебя, даром не нужна. И вообще: если бы не твои родители… Не была бы ты в таком положении, – Вера смотрела, требуя продолжения. Щёки Насти порозовели. Было во взгляде подруги что-то совсем неженское. Так смотрят порой мужчины, которые ждут откровенного признания.
– Не знаю.
– Всё ты, Настя, знаешь. Просто говорить об этом не хочешь. Я-то прекрасно помню, как тебя выдавали замуж.
– Я тоже помню, – вдруг подала голос Мари.
Собеседницы удивлённо повернули головы.
– Не придумывай, мелочь!
– Тебе тогда всего ничего было…
Но Мари смотрела уверенным взглядом:
– Настя, мне было пять лет, и я прекрасно помню, как Вера тебе говорила: «Ты ещё жизни не видела. Поживи для себя».
И без того широко раскрытые глаза Ивановой превратились в блюдца:
– Да ладно! Ты помнишь это?!!
14
Лето 2016
Первые признаки психосоматических болей появились у Насти весной две тысячи второго в период появления рядовых циклических проявлений. Обильные выделения и боли, отрывающие нижнюю часть тела от верхней, заталкивали девушку глубже под одеяло. Какой тут теннис! Если бы ещё такое понимали все… Страх перед отцом, заявлявшим, что все бабы с «этим» живут, заставлял дрожать перед каждым объяснением по поводу пропущенных тренировок. Ускользающая мечта видеть свою дочь на знаменитых турнирах была для Ухова не менее трагична, чем утекающие из кармана деньги. К четырнадцати годам Настя, несмотря на прогнозы тренера, не выиграла ни одного матча. Тренер имел на это свои объяснения:
– Анатолий Михайлович, если бы она на спаррингах хоть раз сыграла так, как играет на тренировках… Эх, да что там говорить! – Про то, что в своей возрастной категории Настя была едва ли не самой слабой по всем скоростно-силовым показателям, Саня даже не заикался.
Завлекая детей и родителей перспективами большого спорта, мало кто из современных тренеров заботился о развитии тех самых базовых качеств спортсмена, что составляли основу любого движения. Старая советская школа, в которой любого начинающего спортсмена по году, а то и больше, держали на ОФП, ушла. На смену ей пришли театральные мизансцены с просмотрами для родителей. Вряд ли можно впечатлить богатенького папашку обычным кувырком вперёд или даже назад, полным шпагатом, хорошо выполненным тройным прыжком в длину. Зато как загорались глаза предков, осчастливленных видом своих чад в эффектных позах на приёме мяча, в броске в ворота, в поддержке или, скажем, в удачно исполненном пируэте на льду! Да и молодые спортсмены, надёргав знаний из компьютеров, хотели всего и сразу, и лучше под сумасшедший контракт. Пагубная власть денег неумолимо и надолго проникла и в спорт. Тренеры советской спортивной школы, не умевшие шельмовать, уходили работать грузчиками, продавцами, кем угодно, лишь бы заработать побольше. А на стадионах, в залах, в клубах и на кортах приживались молодые и шустрые дельцы от спорта, понявшие одну, но простую истину: движение – это жизнь. И чтобы жизнь была обеспеченной, нужно обеспечить движение таким образом, чтобы оно спонсировалось.
Вот почему Саня, в принципе неплохой тренер и даже неплохой педагог, продал душу тому дьяволу, что зовётся «мамона», и вместо того, чтобы тренировать молодёжь, «натаскивал» её. Кое-как поставив Насте удар и объяснив основы техники приёма, дальше он занимался обычным тренингом, разница которого с полноценной тренировкой была как раз-таки в отсутствии основных упражнений по физвоспитанию. Оставалось непонятным за счёт чего хрупкая и малоподвижная Настя могла перекидывать через сетку мячи, крутить реверсы и отбивать мощные подачи, но именно эти её способности внушали родителям доверие. Про гибкость, выносливость и взрывные качества ни Анатолий, ни тем более Раиса никакого понятия не имели. По их мнению у их девочки было всё, чтобы нравиться и быть замеченной: красивое лицо, роскошная коса, прекрасная фигурка, дорогая форма, фирменная ракетка, привлекательные жесты и позы, усвоенные быстрее всего, а главное – желание их, родителей, довести дочь до уровня звезды. А психологический фон – что про него вообще говорить? «Баба есть баба. Истерит. Безусловно, тренеру виднее, в чём проблема». Так думал Ухов и орал на соревнованиях на весь корт:
– Что у тебя, Настя, г. вно течёт по ляхам?
– Соберись! Двигайся по площадке! Чего стоишь как мумия? – требовала и Раиса. Ей тоже давно уже снились престижные турниры, трибуны V.I.P., и она, в шляпе с полями и больших солнцезащитных очках под прицелом телекамер.
Девочка, стыдясь за такое «спортивное» поведение родителей, бросала ракетку и убегала со слезами. Раиса неслась в раздевалку утешать дочь. Анатолий спешил на корт подбирать дорогой спортинвентарь. По дороге домой Уховы, невзирая на спящую в колыбельке Мари, орали в машине, обвиняя друг друга в мужском деспотизме и женской тупости. Чувствуя себя виноватой в происходящем, Настя хотела даже изуродовать себя, чтобы больше не ходить на теннис. Однажды от отчаяния она призналась в этом матери. От ужаса Раиса бросила стряпню в кухне и уставилась на дочь, словно увидела впервые. Только теперь женщине, закрученной с годовалой младшей и переставшей обращать внимание на старшую, стали заметны непроходящие синяки под глазами ребёнка, дрожащие губы, руки, нервно крутящие волосы, обкусанные ногти, мгновенные слёзы на глазах.
– Настенька, у тебя что-то болит? – материнский инстинкт брал верх над всяким другим. Настя беспомощно положила ладони на шею и подняла на мать полные слёз глаза. – Шея? Давно? Так почему же ты ничего не говоришь? Этого же нельзя запускать!
Поток материнской заботы полился каскадом, и Раиса бросилась в пучину обследований, консультаций с ортопедами, ревматологами, нейрохирургами. Настя была согласна на что угодно, лишь бы не ходить на тренировки. Выплакав у очередного врача справку, Раиса приказным тоном объявила мужу о том, что дочь бросает теннис. Окончательно! Навсегда! Из-за… «дископатии межпозвоночных дисков». Для убедительности жена подсунула мужу под нос снимки магнитно-резонансной томографии и рентгена сомнительного качества, на которых врачи по просьбе Раисы что-то отметили цветными ручками. Мало что понимая в медицине, Ухов поорал в первый день, пошумел во второй, повздыхал ещё неделю, после чего о теннисе, как о перспективе капиталовложения в пенсионное страхование, было забыто.
– Ладно… Не можешь играть – учись. Но только чтобы никаких проблем с поступлением на технологический факультет не было! – предупредил он. Он уже в две тысячи втором знал, куда отправить дочь учиться через три года. Настя покорно кивнула и удалилась в спальню. С той поры она поняла, что на материнской жалости можно прокатить всегда.