Сэм смотрел на жену. Она с отчаянной безнадежностью пыталась починить то, что, скорее всего, сломано безвозвратно. Сэм злился на капитана Смита, который бросил их на произвол судьбы, на Дага, который запросто забыл обо всех годах дружбы и теперь, наверное, оправдывал себя благом для большинства и какой-нибудь статьей о предусмотренных потерях в своде законов ЦКВР, но больше всего он злился на себя за то, что не предусмотрел всего. И теперь не будет Юпитера и детей, а будет только смерть от голода, когда закончится сухой паек. Или от жажды. Судя по всему, опреснителю пришел конец.
Лия выглядела неплохо для человека, которому три дня назад отрезали ноги. Еще вчера она не могла даже руки поднять, а сегодня сидела, разговаривала и находила силы на злость и гнев. Сейчас она покрылась испариной и совсем позеленела от слабости, но все равно упрямо выкручивала детали.
Сэм все вспоминал историю, которую когда-то ему рассказал Даг. Его кузен попал в аварию и пролежал в реанимации три дня, а потом очнулся и выглядел словно огурчик – болтал с родственниками, сидел на кровати, ел и даже предлагал жене заняться сексом. Он умер ночью через пару дней. Врачи сказали, что у безнадежных больных часто случается всплеск активности незадолго до смерти. Кажется, что они идут на поправку, а потом тихо угасают за несколько часов.
Лия уронила раструб, и Сэм вздрогнул от громкого металлического лязга.
– Пошло все к черту! – Лия швырнула еще одну трубку в противоположную стенку. Кусок трубы чуть не угодил Сэму по голове. – И ты иди к черту, Сэм. Почему мы разговариваем, будто все нормально? Почему обсуждаем будущее, которого не будет? Юпитер, детей. Ничего этого не будет.
– Думаешь, я этого не понимаю? – Сэму стало больно где-то внутри.
– Думаю, нет. Кажется, будто ты все еще надеешься на что-то. Но надеяться не на что! – Лия хотела вскочить с кресла, но рухнула обратно. Обмотанные бинтами культи беспомощно висели в воздухе. – Мы сдохнем, когда закончится паек.
– Что мне еще сделать? Я сделал все, что мог для нашего спасения.
– Да! Ты отрезал мне ноги. И я буду благодарна тебе до самой смерти. Еще примерно пару месяцев!
Сэм вспомнил, как ломал себя, чтобы изувечить родное и любимое тело, ломал ради крохотной надежды на спасение. Возможно, он совершил ошибку, но не знал, как еще можно было остановить кровотечение и инфекцию.
– Несправедливо обвинять только меня. Ты тоже голосовала за высадку.
Лия изменилась в лице и схватила с пульта увесистую деталь. Сэму показалось, что воздух перед ним заколебался. Он замешкался, и деталь, брошенная Лией, угодила ему прямо в лоб. Наступила темнота.
Часть третья. Пропало все, кроме надежды
Эту арию Энрико Карузо Сэм услышал в раннем детстве, когда летал с родителями в отпуск на Землю. В Нью-Йорке Бёрки зашли в музей двадцатого века и попали на тематический оперный день Карузо. Именно из-за его бархатистого тенора Сэм полюбил музыку и больше не смог разлюбить.
– Сэм, проснись, – голос Лии прервал партию Отелло. Сэм растерялся: вспыхнул стыд и непонятное желание слушать Карузо дальше, а не разговаривать с женой. – Да проснись же.
Карузо замолчал, пришлось открыть глаза.
– Что происходит? – Сэм сел на кровати и наткнулся на испуганный взгляд Лии.
– Я проснулась полчаса назад, а ты все дрыхнешь.
Сэм огляделся. Он лежал на конструкции, которая притворялась кроватью – скорее это напоминало выцветший лепесток тюльпана, который подвесили в воздухе, рядом с другим таким же лепестком. В серой комнате, похожей на тюремную камеру, было мрачновато. Наверное, из-за мигающего освещения и странной штуки в центре, вроде похожей на стол, но почему-то кривобокой и пористой, словно пемза. Стоящие вокруг «стулья» походили на пеньки, заросшие мхом.
– Если это предсмертные галлюцинации, я бы не отказался от моря и пляжа. – Серость ответила очередным перемигиванием потолочных ламп. Сэм перевел глаза на Лию. Она стояла рядом в новеньком сером комбинезоне с кучей карманов. Стояла! – Что я пропустил?
– Представь себе, я тоже пропустила, когда у меня отросли ноги, – Лия задрала штанину и продемонстрировала одну целехенькую щиколотку, потом вторую.
Сэм сполз с «лепестка» и нерешительно застыл рядом с женой, разглядывая свой серый комбинезон, такой же, как у нее. Потом задумался. Ладно, какие тут могут быть обиды, когда вокруг не пойми что. Он подхватил Лию и посадил на «лепесток». Наклонился к оголенным щиколоткам, рассмотрел поближе.
– Как они могли отрасти? – Сэм тоже потыкал в щиколотки и снял с нее кроссовки, точные копии своих. Где обувь Лии он уже не помнил. Все пальцы были на месте – по пять на каждой ноге. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Хорошо, – Лия выглядела озадаченной. – Лихорадка прошла.
Сэм многозначительно хмыкнул.
– Ни следа. Даже шрамов нет, – он выпрямился, не веря своим глазам. Из-за этого облегчение не наступало, все казалось сном.
– Да, у тебя тоже, – Лия засмущалась, и в ответ на вопросительный взгляд Сэма добавила: – Я помню, что попала в тебя трубой. Не зря же в юности занималась спортом – биатлон и метания. У тебя должен был остаться хотя бы синяк, но ничего нет.
Лия несмело дотронулась до его лба, отбрасывая волосы. Сэм застыл. Последние дни были адом, и не хватало именно таких прикосновений, нежных и требовательных одновременно, словно Лия предъявляла права на то, чтобы дотрагиваться до Сэма в любое время, гладить и ласкать. Как раньше. Он схватил ее руку и прижал к губам, закрыв глаза. Фиг с морем и пляжем, тут лучше. Теперь он боялся, что галлюцинация рассеется и он проснется в разбитом шаттле с контузией и мертвой женой.
– Я не понимаю, что происходит. Мне страшно, – Лия съежилась, тревожно оглядывая серую комнату.
– Все будет хорошо, – Сэм обнял жену, надеясь, что она хорошенько его саданула и контузия продлится подольше.
В серой стене распахнулась дверь. В комнату зашел приземистый коренастый рептилоид, чем-то похожий на банковского работника. На ярко-синего банковского работника, словно воплотились мечты ребенка, дорвавшегося до красок, и он разрисовал фигурку жутким аквамарином. И так втянулся, что не стал отвлекаться на волосы, уши и прочие детали – чего-то невнятного посреди лица вполне хватило. На рептилоиде красовался черный «костюм» – брюки, пиджак, почти как дома на Марсе, только зауженные у запястий и щиколоток, а еще с обилием карманов. Рептилоид молча прошел к «столу», поставил на «пенек» портфель и начал выкладывать на «стол» бумажки. Против ожиданий, бумажки не соскальзывали, а словно прилипали к пористой поверхности.
Сэм, как зачарованный, наблюдал, за растущими кучками и сжимал Лию в объятьях.
Рептилоид остановился и повернулся к ним.
– Прошу, садитесь, – он указал рукой на «пеньки» с другой стороны «стола», убрал портфель на пол и сел, смотря прямо перед собой. Голос синего оказался скрипучим мелом, Сэм поморщился.
Сэм посмотрел на Лию, она пожала плечами. Оставалось только сесть на «пеньки».
– Я безмерно рад первому контакту с внеземной цивилизацией, – брякнул Сэм, усевшись на неудобный «пенек». Если это все-таки не галлюцинация, то за эти слова ему будет потом стыдно, особенно если их занесут в историю. Лия укоризненно покосилась. Точно, фраза неудачная.
– Вы меня не помните? – визитер терпеливо ждал ответа.
Сэм и Лия переглянулись и помотали головами.
– Что ж, начнем с начала. Меня зовут Ганде Пу. Я агент по восстановлению прав на Раштукишасгоссе.
– Что? – переспросил Сэм. Окончание реплики потерялось в скрипящих шипящих.
Ганде Пу протянул им клочок бумаги, который достал из кармана.
– Вот моя визитная карточка. Я на связи каждый третий четверг месяца, а также каждый понедельник по предварительной записи.