К первой половине IX в. В. В. Мавродин отнес существование северо-западного и юго-восточного объединения славянских племен, которые были временно подчинены и платили дань: первые – норманнам-варягам, вторые – до конца IX в. – хазарам. Варяги в то время – в оины и грабители, купцы-разбойники. Следствием такой их деятельности стало приобретение огромного количества восточных монет и вещей VIII–IX вв. В середине IX – Х в. в восточнославянских землях существуют города. Межплеменные союзы включали также финские племена. У «русских племенных князьков» были свои дружины. Норманны тогда – воины-наемники, «варяги». Они тоже стали членами княжеских дружин. Они – также «варяги»-купцы, которые торговали с Востоком, Западом и Константинополем. Варяги становились «одним из элементов древнерусского общества», ассимилируясь в древнерусской среде. Варяжский конунг Рюрик захватил власть в Новгороде. В «Руси Киевской», «Днепровской Руси» князьями стали в IX в., вероятно, «конунги варяжских дружин» Аскольд и Дир, которые правили в разное время. «Древнерусское Киевское государство» образовалось в результате объединения новгородским князем Олегом, тоже норманном, новгородской и киевской государственности. В его войске кроме словен и кривичей участвовали чудь, весь, возможно, меря, тогда как «варяжский элемент в дружине Олега был очень силен и играл большую роль». Выражая свое отношение к «норманской проблеме», Мавродин приводил для личной безопасности многочисленные ссылки на К. Маркса, а также цитировал свидетельства исторических источников о скандинавской принадлежности варягов, князей Рюрика и Олега. По словам Мавродина, «дело заключается не в том, чтобы в борьбе с ложными концепциями норманистов отрицать наличие варягов и их значение на начальных этапах истории Киевского государства, а в том, чтобы выяснить их истинную роль в создании древнерусского государства <…>»42.
Однако уже с 1947 г., в условиях начавшейся «холодной войны», ядерного шантажа США послевоенный сталинский режим стал осуществлять двойственную политику – внешнюю, основанную на интернационализме, и внутреннюю, содержанием которой стали великодержавный шовинизм, национализм и борьба с «космополитизмом», составной частью которого стал антисемитизм, сопровождавшиеся идеологическим и физическим террором. Этот террор должен был показать народу-победителю его подчиненное место в системе сталинского режима. В таком политическом контексте научное изучение скандинавских древностей «эпохи викингов» в Восточной Европе было заменено борьбой с «норманизмом», который рассматривался как одно из проявлений космополитизма в истории.
В этих обстоятельствах В. В. Мавродин был вынужден публично повторять стандартные официальные обличения космополитизма и «норманизма». В духе того времени в противопоставлении космополитов-норманистов патриотам-антинорманистам он различал суждения революционных демократов (Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, В. Г. Белинского) и «“истиннорусские” реакционно-монархические теории Иловайского и Забелина», а также «либерально-буржуазные взгляды Костомарова». Мавродин отметил собранные антинорманистами значительные научные материалы, совпадения их наблюдений с новыми для того времени теориями филологов, археологов и историков над связями Руси с западнославянским миром, автохтонность восточноевропейского населения в трудах Н. Я. Марра, С. П. Толстова и других. Стандартными фразами обличая «норманизм», Мавродин призывал к более активному изучению Руси в славянском историческом контексте. Вместе с тем, соотнося «название» русь со Средним Поднепровьем, он продолжал считать происхождение слова варяг скандинавским, тогда как сами варяги, по его словам, – «в глубокой древности прежде всего скандинавские разбойники, норманские дружины, совершавшие грабительские походы; далее, они наемные воины в княжеской дружине»43, т. е. в новых условиях борьбы с космополитизмом он повторил свои прежние научные наблюдения над этнической принадлежностью и социальным положением варягов.
Впрочем, формального обличения космополитизма оказалось недостаточно. Под надуманными предлогами В. В. Мавродин был в том же 1949 г. отстранен от должности декана исторического факультета ЛГУ, в 1951 г. – от заведования кафедрой, а в 1952 г. уволен с работы. После смерти И. В. Сталина, в 1953 г., он был восстановлен на работе в ЛГУ, а позднее – в тех же должностях44.
В тех же условиях послевоенного сталинского режима Б. Д. Греков стал критиковать гипотезу В. А. Брима о скандинавском происхождении слова русь, утверждая его тождество с хоронимом и этнонимом с корневой основой рос-45. Ранее «норманская проблема» изучалась как определение этнической принадлежности варягов, их значения в процессе становления и развития Русского государства («Русская земля» в древнерусской письменности, ‘Ρωσία в византийской письменности Х в., Ruscia, Russia, Ruzzia и т. п. в западной латиноязычной письменности XI–XIII вв.). Теперь характеристику варягов как норманнов следовало определять как «норманизм». Обобщая суждения на эту тему в лексике 1945–1953 гг., Греков, в то время директор Института истории АН СССР, писал: «Под норманизмом мы понимаем “теорию”, “доказывающую” неполноценность русского народа, его неспособность создать свою культуру и государственность, утверждающую за варягами-норманнами роль основателей русского государства и творцов русской культуры»46. Впрочем, такие вынужденные уступки сталинскому режиму не спасли его от увольнения с должности директора в начале 1953 г.47
Между тем борьба с «норманизмом» продолжалась и содержательно расширялась. Д. А. Авдусин, в частности, возражая против преувеличения известным шведским археологом Т. Арне значимости скандинавских материалов в Гнездовском комплексе курганов, стал приуменьшать их число и значение как источников исторической информации о скандинавах в восточнославянских землях. Свою статью Авдусин завершил выводом политическим, традиционным для послевоенного сталинского режима: «Статью Арне можно расценить как выпад против русского народа, не имеющий ничего общего с наукой»48.
Такое суждение на долгое время стало «дамокловым мечом», нависавшим над теми историками, которые хотели объективно исследовать «норманскую проблему».
После осуждения «культа личности Сталина» на ХХ съезде КПСС в 1956 г. тотальный физический и идеологический террор прекратился. Многие невинно осужденные люди были реабилитированы. Наступила так называемая «оттепель» (И. Г. Эренбург) в общественной и интеллектуальной жизни второй половины 1950-х – начала 1960-х годов. Она выражалась, в частности, в большей свободе высказывания, в отказе от наукообразных шаблонов сталинской поры. Но партийное руководство по-прежнему требовало критики «буржуазной идеологии» в гуманитарных науках. Эти требования осуществлялись административным руководством академических учреждений и вузов. Впрочем, под видом «критики» ученые чаще публиковали свои серьезные научные исследования, хотя критике подвергались подчас и профессионально слабые идеологизированные разыскания западных коллег.
В такой общественно-политической ситуации и с такой предысторией изучения «норманской проблемы» была опубликована в ведущем академическом журнале «История СССР» большая статья И. П. Шаскольского «Норманская теория в современной буржуазной историографии»49. Эта тема не была случайной в его научных исследованиях.