«Сожалею, Ваше Высочество, но я должен идти. Дела не ждут», – твердо произнес граф, вставая первым с места и понимая, что дерзко нарушает общепринятый этикет.
«Ну так ступайте», – ответила девушка, – «И не забудьте, о чем вы договаривались. Да, и следите за женой».
«Прощайте, Ваше Высочество», – твердо проговорил Кристоф и вышел из ее покоев.
«Вот это я и ненавижу более всего», – думал он. – «В недавнем прошлом все были слишком напуганы, чтобы интриговать и преследовать свои интересы. Нынче начинается… И может обрести огромный размах»
Несмотря на все милости, которые ему волею государя выпали на долю, несмотря на то, что нынче наконец-то можно насладиться своим высоким положением и богатством, Кристоф более всего желал удалиться от двора, закрыться в деревне и вести жизнь, как можно более далекую от интриг, от вот этих своекорыстных принцесс, от постоянного диктата приличий, вымышленных власть предержащими для контроля над подданными. Его поступку бы удивились многие, подумали, что словно бы странная болезнь их какая-то охватила: его старший брат в прошлом месяце принес рапорт об отставке, без всяких объяснений взял и уехал в Курляндию. Перед этим он почти вечер пробыл у матери, что-то ей говорил наедине, и оставалось только догадываться, зачем ему нужно было поступать именно так. Кристоф даже не думал об этом и пресекал всякие расспросы Доротеи по этому поводу. Нынче он подумал, что стоило бы и ему последовать тому же плану. Только теперь уже поздно. Разве что служба позволит ему держаться подальше от Двора.
…Когда, оказавшись вечером дома, он прошел к Доротее, то сразу понял, что любой разговор с ней в нынешнем состоянии сделает только хуже. Она сидела на канапе и горестно плакала. Причину ее слез можно было не объяснять, однако Кристоф на всякий случай спросил:
«Что же случилось?»
Его супруга ничего не отвечала. Она словно не заметила его появления, глядела куда-то в сторону и продолжала рыдать, даже не думая вытирать слезы.
Слезы украшают девиц только в дурных романах, и Кристоф имел множество причин в этом убедиться самостоятельно. Лицо Дотти пошло алыми пятнами, губы некрасиво распухли.
Он присел рядом с ней на канапе и проговорил как можно спокойнее:
«Полно, Дотти, не надо так убиваться. Скажи, прошу тебя, что произошло?»
«Это все Ее Величество!» – отвечала запинающимся голосом Дотти. – «Ну что я такого сделала? Maman туда же… «Ах, вы непристойно ведете себя, не имеете права! Репутация вашего супруга пострадает от столь опрометчивого поведения».
«Понятно. Амалия не преминула рассказать государыне обо всем, даже и додумала от себя что-нибудь для красочности», – подумал Кристоф с негодованием.
«Моя репутация уже ни от чего не пострадает», – холодно произнес он.
«Между прочим, они должны были знать, что Рибопьер – твой адъютант и свой человек в нашем доме, а не какой-то случайный прохожий! И более того, я была с Анной! Что это значит – мне нельзя выйти подышать свежим воздухом? А от всех знакомых надо бежать, как от чумы?» – продолжала Дотти, и слезы снова брызнули из ее глаз. Злые слезы.
«Она не из тех, кто плачет от слабости – скорее, от избытка силы», – думал Кристоф.
«Я знаю, что случилось. Мне доложили. Не бери в голову», – спокойно произнес он вслух.
«И тебе уже доложили? Как будто я одна такая! Вот, полно дам замужних ездят куда угодно и общаются с кем угодно, а выговоры получаю я одна», – продолжала Дотти.
«К сожалению, мы имеем несчастье жить рядом со дворцом, а это значит, что за нами волей-неволей будут подглядывать все», – продолжал, как ни в чем не бывало, Кристоф.
«Что же ты приказываешь? Из дому никуда не выходить?» – голос Доротеи из опечаленного сделался сердитым и упрекающим. Она явно полагала, будто муж готов обрушить на нее упреки так, как это сделали свекровь и самопровозглашенная приемная мать, поэтому наносила ему предупреждающий удар.
«Я предлагаю переехать на дачу. Как можно скорее», – сказал Кристоф, прекрасно зная, что эта новость будет для Дотти сюрпризом. Она даже не знала о том, что он ее купил вместе со всей обстановкой, так как он специально скрывал такой подарок от нее.
Весть о даче предсказуемо удивила девушку.
«На дачу? Но как же… Я только хотела обойщиков пригласить, дабы они сделали гостевые комнаты…»
«С обойщиками вполне может иметь дело Штэфани», – сказал Кристоф.
«Но как же мы обойдемся на даче без нее?» – растерянно спросила его супруга. Настроение ее переменилось резко. Кристофу и нравилось это в ней – Доротея никогда не была памятливой на обиды и печаль, тень тоски покидала ее сразу же, как только она узнавала о смене обстановки, новом развлечении или еще какой нечаянной радости. Он даже в чем-то завидовал ей, потому как подобной легкостью характера не обладал даже и в шестнадцать лет.
«Там не такое уж большое хозяйство. Обойдемся личными слугами и поваром», – произнес Кристоф.
«Но неужели мы не будем принимать гостей?» – выражение лица Дотти стало несколько разочарованным.
«Только немногих. И самых близких», – заверил ее Граф.
Он не упомянул, что дача находилась рядом с Каменноостровским дворцом, летней резиденцией императора Александра. Однако дворец был слишком мал для того, чтобы поместить туда весь Двор. Оставалось надеяться на то, что Амалия туда не поедет. Эта засидевшаяся в девках принцесса была ему крайне неприятна с совсем недавних пор.
«Государыня хочет, чтобы я провела лето рядом с нею в Павловске… И графиня Шарлотта на этом настаивает», – растерянно произнесла Дотти.
«А ты сама как хочешь?» – нахмурился Кристоф. Он не предвидел подобного поворота событий. Внезапная злость взяла его. Значит, Ее Величество воспринимает его жену как свою крепостную служанку – хочешь-не хочешь, изволь сопровождать свою госпожу повсюду, куда она не поедет. И это при том, что у Дотти нет никакого статуса при дворе. Раньше была фрейлиной, но нынче даже не числится в штате.
«Не знаю», – выговорила Дотти растерянно. Понятно, что перспектива уединенной жизни на даче ей не очень понравилась – как-никак в Павловске будет большое общество, немало людей. Но и ежечасно находиться под двойным контролем Марии Федоровны и графини Ливен-старшей Доротее тоже не хотелось бы.
«Ладно, мы можем туда ездить, насколько возможно чаще», – произнес Кристоф, сам испытывающий нынче досаду на все. Каждый монарх имеет собственные причуды, с которыми необходимо считаться. Только у императора Александра этих причуд нет. Пока нет.
«Кстати, о чем говорил Рибопьер с тобой?» – спросил он промежду прочим.
«Рассказывал, что ему пришлось вернуться с полдороги».
«И почему же?..»
Доротея пожала плечами.
«Я все расспрашивала его, он не говорил», – растерянно произнесла она с немного виноватым видом. – «Он, в свою очередь, пытался узнать о каких-то письмах, которые, якобы, хранятся у нас».
«И что ты отвечала?»
«Что письма остались там, где и были. Он улыбнулся и сказал: «Это хорошо».
Кристоф заметно покраснел. Что теперь делать? Он поступил с этими письмами так, как счел должным.
«О чем еще вы разговаривали?» – спросил он.
«Я пригласила его пройти домой и подождать тебя, но он отнекивался, а потом уехал. Мы меньше четверти часа разговаривали, да еще Анюта со мной была, не отходила, и надо же, кто-то увидел… Интересно, кто бы это?»
«Очень высокопоставленное лицо при дворе», – сказал Кристоф озабоченно. – «И не оправдывайся, ma chere, я на тебя нисколько не сержусь. Лучше скажи мне, как он выглядел? Ты не заметила ли во внешности его что-то странное?»
«Ну, он сильно похудел с тех пор», – начала Дотти. – «Рука до сих пор на перевязи… Я удивилась, так как знала, что его ранило тогда в ладонь, и носить так ее не стоит. Заметила это ему, он сказал, что сломал ее, к дальнейшим несчастьям. Ну и бледный очень сильно, под глазами круги. Поэтому я и пригласила его пройти отдохнуть с дороги».