Слово "халява" он, самой собой, не знал, но понятие ему было близко и знакомо, потому он все правильно понял и заговорил другим тоном:
- Ладно, чего ты, в конце концов, скаредничаешь, нет денег, оставим седло.
- Какое еще седло? - не понял я. Никакого седла у него не было.
- А то, что у твоего мальчишки, на кобыле. Не велик гусь и так поездит!
- Почему это я должен без седла ездить? - удивился Ваня, глядя во все глаза на суетящееся и мельтешащее в глазах существо.
Однако попутчик, не обращая на него внимания, теперь вцепился в хозяина, вырывая у него из рук блюда с едой.
- Погодите, а кто платить будет! - закричал хозяин, с ужасом увидев, что гость уже вгрызается в копченую свиную ногу.
- Наливай, чего стоишь! - закричал тот слуге, так и стоящему с самого начала спектакля возле стола с глупым выражением на лице.
- Я тебе налью! - взвыл хозяин. Он схватил свиную ногу и попытался вырвать ее из рук необузданного гостя.
Тот неожиданно легко ногу отпустил, но тотчас вырвал у слуги жбан с каким-то напитком и присосался к нему как пиявка.
- Что же это такое делается! - вопил трактирщик, апеллируя и к нам с Ваней, и к остальным гостям, которые покатывались со смеху, наблюдая бесплатный спектакль. - Гоните его отсюда в шею! - крикнул он выглядывающим в зал слугам.
На его призыв из внутренней части избы вышли два похожих друг на друга, как близнецы, одинаково сонных мужика. Оба были с припухшими со сна глазами и пухом в кудрявых головах. Они неспешно подошли к нашему столу и безо всякого выражения глядели на допивающего напиток гостя.
- Ну, что вы, ироды, стоите! - набросился на них хозяин. - Гоните его в шею!
Мужики синхронно взмахнули кулаками, и керамическая посудина, бывшая в руках гостя, полетела на пол, где с треском раскололась на части. Сам же попутчик вытер рукавом лоснящиеся от свиного жира губы, и как ни в чем не бывало, направился к выходу.
Хозяин взвыл и начал ругать и близнецов, и индифферентного слугу, и свою проклятую долю.
- Иди, посмотри, как бы он у нас лошадей не увел, - попросил я Ваню. Он мигом выскочил на улицу, а я, как только в стенаниях трактирщика образовалась пауза, поспешно сделал заказ.
- Откуда он такой взялся? - горестно спросил трактирщик, начиная успокаиваться.
- Тут в лесу нам встретился, - ответил я, - взялся показать ваше село и без спроса сел на мою лошадь.
- И как только таких земля носит? - горестно спросил неизвестно кого хозяин и отправился выполнять заказ.
- Нет его нигде, как сквозь землю провалился, - сказал Ваня Кнут, возвращаясь в трактир. - Чудной он какой-то, я таких людей никогда еще не встречал.
- Какие твои годы, у тебя еще все хорошее впереди, - успокоил я его.
Глава 6
Наш обед затянулся до вечера, так что и ночевать мы остались на том же постоялом дворе. Вечером в Москву попасть было сложно, туда вообще лучше всего было въезжать после обеда. К этому времени привратные стражники уже насыщались мздой и к гостям относились если и не доброжелательно, то равнодушно. Теперь мы с Ваней передвигались налегке, без товаров и шика, так что можно было надеяться, что на нас не обратят внимания. Мой когда-то дорогой нарядный кафтан за время скитаний совсем обтерся, Ваня после любовной лихорадки и поповских хлебов выглядел обычным зачуханным слугой, так что проблем при въезде в Москву у нас не должно было возникнуть. Однако береженого, как известно, и Бог бережет, потому мы старались проскочить туда в подходящее время.
Кроме нас на постоялом дворе остались ночевать четверо проезжих гостей, владельцы лошадей, которых мы видели на коновязи. Они, как стало ясно из разговора, торговали медом и кожами, и теперь ждали какой-то непонятной оказии в Тулу, а пока суд да дело, пьянствовали в тихой придорожной обители.
Мне до них дела не было, как, собственно, и им до меня, потому мы не общались: они сидели в одном углу зала, мы с Ваней в другом. Ближе к вечеру, когда, как известно, начинают обостряться любовные чувства, он загрустил о прекрасной Катерине, и, как я подметил, даже ее матушка перестала ему казаться такой ужасной, как утром.
- А как ты думаешь, хозяин, - спросил он меня, устремляя мечтательный взор к низкому закопченному потолку, - что сейчас делает Катя?
- Грустит о тебе, - ответил я, - сидит у окошка и шепчет: "Где ты, Ванюша!"
- Я серьезно спрашиваю, - обиделся он.
- Моется в бане, - предложил я очередную версию времяпровождения прекрасной блондинки.
- Вот если бы вдруг померла матушка Аграфена, - мечтательно сказал он, - а на Катю напали разбойники, а я тут как тут, на коне с мечом в руке!
- О таком можно только мечтать, - поддакнул я, исподтишка наблюдая за компанией гуляющих гостей.
Они бросили пить и громко разговаривать, сидели сведя головы над столом, и о чем-то совещались. Я уже так привык всегда чего-нибудь опасаться, что тотчас заподозрил их в происках против нас.
Однако пока никаких признаков готовящейся агрессии заметно не было.
Никто из компании не смотрел искоса в нашу сторону, и руки у всех лежали на столе.
И, тем не менее, тревожное чувство не проходило.
- Пойдем-ка, друг Ваня, спать, - сказал я, подзывая жестом трактирщика, - утро вечера мудренее.
С меня уже было достаточно ратных подвигов и приключений. Нам следовало просто отдохнуть без кровопролития и ночных погонь.
- Сможешь устроить нас на ночлег? - спросил я подошедшего хозяина.
- Спите здесь, - предложил он, обводя рукой зал, - чего вам куда-то идти!
- Ты нас лучше в чистую избу отведи, без комаров, - попросил я, - за деньгами дело не станет. Укажешь хорошее место, я за давешнего нахала с тобой расплачусь.
- Если так, то я вас к бабке Сапрунихе отведу. У нее в избе дух легкий.
- Пойдем к бабке, - согласился я.
Пока мы разговаривали с хозяином, подвыпившие гости разом повернулись в нашу сторону и смотрели в упор, явно желая наладить контакт. Я, стараясь даже не поворачиваться в их сторону, чтобы не провоцировать знакомство, расплатился за обед, и мы с рындой вышли из трактира на улицу. Вечер был теплый и тихий. Белая дневная луна призраком висела на нежно-голубом небе, редкие высокие облака заходящее солнце уже подрумянило вечерней зарею, щебетали пичуги. Все было, как полагается для ощущения полноты и красоты жизни. Вслед за нами на улицу вышел трактирщик, он равнодушно взглянул на привычную картину сельской идиллии и пошел вперед, показывать дорогу к бабке Сапрунихе, у которой в избе почему-то был легкий дух.
Жила сия бабка в небольшой деревенской избе, срубленной так много лет назад, что толстые бревна сруба успели почернеть и покрыться малахитовым мхом. Единственное явное отличие ее жилища от всех соседних изб было в двух маленьких окошках, затянутых чем-то вроде бычьего пузыря.
Трактирщик оставил нас ждать воле дома, а сам пошел договариваться со старухой о постое. Переговоры почему-то затянулись, и мы уже решили, что у него ничего не выходит, когда трактирщик выглянул в низенькую узкую входную дверь и поманил нас пальцем. Мы с Ваней вошли сначала в маленькие холодные сени, что, в свою очередь, было в сельской местности редкость, а из них в светелку, освещенную уже отмеченными ранее двумя подслеповатыми оконцами.
В светелке оказалась даже кое-какая мебель, правда, сколоченная из грубо отесанных досок, но не встроенная, какую обычно делали плотники при строительстве дома, а созданная отдельно с учетом нужд конкретных обитателей. В избе и правда был "легкий дух", пахло сухими травами и чистотой. Со света в полутемном посещении я не сразу разглядел хозяйку, а когда увидел, поклонился и пожелал доброго здоровья. Старуха ответила приятным женским голосом, не старым и мелодичным.
- Анисим говорит, что вы проситесь переночевать? - спросила она, когда мы с Ваней сели на лавку под образом пресвятой девы Марии, убранном какими-то разноцветным лоскутками.
- Да, - подтвердил я, - последние ночи не получалось выспаться, хочется переночевать в тишине.
- Что ж, хорошим гостям я всегда рада, - после ощутимой паузы сказала Сапруниха.
Мне, в сущности, нужно было только одно: после бессонной ночи и трудного перехода с лошадьми через лес вытянуться на лавке и заснуть. Однако хозяйка укладываться не предлагала, сидела напротив и внимательно нас с Ваней рассматривала. Я ждал, чем кончится это изучение, и с трудом удерживался, чтобы не зевнуть.
- Вы, наверное, устали? - вдруг спросила она. - Трудный был день?
Обычно крестьяне так не разговаривают, и я с интересом посмотрел на Сапруниху. К сожалению, в избе было полутемно. Оконца, затянутые бычьими пузырями, пропускали слишком мало света, чтобы можно было что-либо рассмотреть в подробностях.
- Да, знаете ли, - сказал я, применив не свойственное этой эпохе обращение во множественном числе, - были кое-какие трудности.
- Теперь, надеюсь, все в порядке? - спросила она почти светским тоном.
- Да, кажется, все разрешилось, - ответил я, удивляясь все больше и больше. Таких разговоров, да еще с женщинами, я не вел уже сто лет.
- Вас покормили на постоялом дворе? - вновь задала она совершенно не характерный для крестьянки вопрос.
- Да, спасибо. Простите, я не знаю вашего имени отчества…
- Называйте меня, как все, бабка Сапруниха, - разрешила она.
- У вас такое необычное имя… Что оно означает?
- Не знаю, как прозвали, так и зовут, - неохотно ответила женщина.