– Ты гадкий дрянной мальчишка! – выговаривала ему Катаржина, – ты по-другому не понимаешь! Тебя, Марек, нужно сечь! Да, сечь прутьями! Так чтобы ты научился прилично себя вести!
Марек изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать. Юноша лежал, стиснув зубы, и ерзал на скамейке. Старая лавка, где его секли, стояла в углу сада за беседкой. Рядом в плетеном кресле сидела тетка с раскрасневшимся от волнения лицом. Пани Фелиция нервно улыбалась и то и дело поправляла челку. Каждый раз, когда прут звонко хлестал молодого человека по ягодицам, тетка заметно вздрагивала. На пани Фелиции было старое домашнее платье и шлепанцы. Тетка сидела, закинув ногу на ногу, и ее гладкие полные искры светились в вечернем сумраке. Тут же неподалеку, делая вид, что убирают посуду и самовар из беседки, стояли обе горничные. Грася улыбалась и кивала головой в такт ударам, но казалось, думает о чем-то своем. Алиша напротив, не отрывала узких блестящих глаз от исполосованных прутьями, дергающихся ягодиц юноши.
Когда розга сломалась у нее в руке, Катаржина вытерла выступившие на глазах слезы. Панночка обошла лавку и поставила ножку на ее край возле самого лица Марека.
– Проси прощения, – велела Катаржина.
– Проси прощения у Катаржины, – повторила пани Фелиция, поднимаясь в кресле, – немедля проси!
Узкая стопа пани Катаржины в босоножке с тонкими кожаными ремешками белела в сумерках. Марек хотел взглянуть Катаржине в лицо. Юноша поднял голову, но в глазах у него все расплывалось от слез, он видел только тонкую девичью фигурку, стоящую возле лавки. Всхлипнув, Марек принялся торопливо целовать узкую стопу панночки, ее пальцы и ноготки на пальчиках.
– Катаржина, простите! Простите! Милая Катаржина… – шептал юноша, глотая слезы.
– Марек, – сказала ему панночка тихим серьезным голосом, – мне очень горько, что пришлось так с тобой обойтись. Но ты это заслужил. И не надо обижаться! Мне и самой очень тебя жалко. Надеюсь, мы забудем об этом недоразумении и останемся друзьями.
Марек ничего панночке не ответил.