– Всё шутишь, да? Шутишь! Ещё со студенчества твои шуточки у меня вот где! – Геннадий Юрьевич провёл ребром ладони по своей шее.
Данов покачал головой и сказал:
– Ладно, иди. Папаша! У меня дел целая гора.
– А у меня две горы. Одна называется Роскосмос, а вторая – Бионика!
Данов в очередной раз рассмеялся, а Геннадий Юрьевич, наконец, покинул кабинет старого друга, с которым ещё в юности учился в одной группе института.
Профессор снова вернулся к себе в кабинет. Проблем навалилось целая куча, и подумать было о чём. Геннадий Юрьевич хотел остаться один, чтобы сосредоточится и принять нужные решения. С одной стороны нужно было наседать на Роскосмос, потому что профессор не хотел отступать от своего замысла о пилотируемом полёте на Европу. С другой стороны – Бионика, которая его не слушается. Старый друг, Дима Данов, посоветовал выпустить её в мир, «нужна встряска», сказал он, и, может быть, был прав! Определение «искусственный интеллект», конечно, не слишком-то подходило к Бионике – её мозг был бионическим, выращенным в инкубаторе, практически ничем не отличающимся от настоящего, человеческого. Как раз этого и добивался профессор Левандовский; он хотел, чтобы его создание не было обычным роботом или киборгом – он хотел создать человека нового поколения… Как будто бы, у него получилось, но Бионика в последнее время стала всё больше его расстраивать, не желая воспринимать окружающий мир и делать соответствующие выводы.
Геннадий Юрьевич сидел на том же диване, на котором сидел Джон Паркер. Недопитый стакан мохито до сих пор стоял на столике, а профессор тупо уставился на него невидящим взглядом. Он полностью погрузился в свои мысли, и, казалось, ничто не сможет вывести его из этого состояния.
Но, не прошло и двадцати минут, как профессор вышел из мира дум. Он принял решение: вечером он вернётся в санаторий, переночует там, потом, утром, проведёт диагностические процедуры Бионики, и посадит её в свой аэрокар. Они полетят смотреть мир. Геннадий Юрьевич мысленно согласился с советом Дмитрия Данова – Бионике нужна встряска! И может быть тогда её мозг начнёт работать в полную силу.
Это решено. Весь завтрашний день он посвятит Бионике. За одно и выходной себе сделает! Хотя как раз в эти дни выходной делать бы и нежелательно. Но, что поделаешь! На что не пойдёшь ради любимой дочери! Профессор улыбнулся при этой мысли. Хотя, почему бы и не представить широкой общественности Бионику, как настоящую дочь? Скажем, как какую-нибудь внебрачную!.. Об этой девушке знали только некоторые – самые близкие друзья, которым можно доверять, ведь Геннадий Юрьевич не хотел, чтобы его тайна была раскрыта.
Друзья этого решения, конечно, не понимали; они сто раз спрашивали Левандовского, почему он не хочет, чтобы о Бионике узнал весь мир. Но Геннадий Юрьевич был своеобразным человеком, и, если вобьёт что-то себе в голову, то это уже окончательно. Он не хотел, чтобы о ней знали, и всё!
Итак, завтра – Бионика, а послезавтра – Роскосмос.
Геннадий Юрьевич задумал всё-таки полететь туда, не откладывая.
Он рывком встал с дивана, чтобы связаться с главным офисом концерна. Ему ответил главный секретарь. Профессор записался на послезавтра, на двенадцать часов пополудни.
Ещё немного посидев и поразмыслив о том, о сём, Геннадий Юрьевич решил, что на сегодня хватит – его рабочий день закончен… Хотя, конечно, было ещё много дел, но профессор решил вернуться к Бионике, которую так быстро покинул сегодня утром. Сейчас профессору почему-то стало жалко эту бедную девушку: он кричал на неё, ругал, а потом и вовсе оставил одну! Да, нужно лететь к ней, чтобы хоть как-то скрасить её одинокое существование.
Геннадий Юрьевич покинул кабинет и пошёл на парковку.
Аэрокар стоял, блестя на солнце – вымытый, обеззараженный, продезинфицированный!.. Геннадий Юрьевич терпеть не мог грязь. Его чистоплотность порой доходила до абсурда! Болезненная мания чистоты веселила окружающих, но никто не смел при Левандовском даже заикнуться об этом. Профессор был «большим человеком», светилом в мире науки; его разработки использовались не только на Земле, но и в космосе; и поэтому, он имел довольно-таки большой вес в обществе. Попробуй тут посмейся в открытую! Сразу вылетишь с работы, и не просто вылетишь, а ещё и с отвратительной характеристикой, из-за которой тебя больше никогда, никуда не примут. Профессор, конечно, знал, что над ним посмеиваются, но ему было глубоко наплевать: «Пусть смеются, но только, чтобы я этого не слышал!», думал профессор и продолжал мыть руки сотый раз за день.
Пилот дремал в аэрокаре. Геннадий Юрьевич громко хлопнул в ладоши, от чего бедный пилот подскочил на своём кресле и стал усиленно протирать глаза.
– А этот всё спит! – говорил профессор, садясь в кресло. – Нет, чтобы заняться чем-нибудь полезным!
– Да вроде бы всё уже сделано: бригада уборщиков вымыла тут всё, механика работает исправно, электроника тоже, что мне де…
– Поговори мне ещё! – перебил его Геннадий Юрьевич. – Будешь много разговаривать – найду другого пилота. Немого!
– Да, что же я такого сказал?
– Так! Полетели, всё! Некогда мне.
– Куда?
– В санаторий.
Пилот молча кивнул, и через несколько секунд аэрокар уже был в воздухе.
Аэроплоса была свободной, поэтому полёт занял всего двадцать минут. Институт, где работал профессор Левандовский, находился недалеко от Симферополя в Крыму, а санаторий был расположен на побережье Чёрного моря.
Когда аппарат приземлился, профессор выпрыгнул из салона и бодрым шагом направился к главному входу в здание. На пороге его уже встречал администратор, которого Геннадий Юрьевич любил называть дворецким. Это был робот, с виду ничем не отличающийся от человека. В его обязанности входило решать все организационные вопросы санатория и руководить обслуживающим персоналом, который сплошь состоял из таких же «очеловеченных» роботов, как и сам дворецкий.
– И снова здравствуйте! – поприветствовал Леонардо (так звали администратора).
– Привет… – буркнул профессор и сделал несколько шагов по холлу. Но вдруг резко обернулся и спросил: – Бионика у себя?
Брови Леонардо поползли вверх:
– Но, сэр! Как она может быть у себя, если её нет в санатории?
– Чт… Что? Что значит нет? А-а понял! – Профессор похлопал себя по лбу. – Она пошла на море.
– Нет.
– В лес?
– Нет.
– В… поле?..
– Нет, сэр. Вы, должно быть, запамятовали, что взяли её с собой в полёт.
– В какой полёт?
– Сэр, она ведь полетела с вами. В вашем аэрокаре. – Дворецкий утвердительно кивнул.
Геннадий Юрьевич стоял, как вкопанный. Он не мог ничего понять. Как Бионика могла полететь в аэрокаре?..
– Ты что, с ума сошёл, Лео?! Ты перегрелся? Тебе нужно заменить микросхемы или мозговой процессор?
– Нет. Со мной всё хорошо, сэр. Мои процессы, как физиологические, так и мозговые, находятся в полном порядке.
– Так, почему же ты несёшь всякую хрень?!
– Какую именно хрень я несу, сэр?
– Ты сказал, что Бионика отправилась со мной в моём аэрокаре!
– Да. Я это сказал, сэр.
– И, по-твоему, это не бред?!
– Нет, сэр.
Геннадий Юрьевич развёл руками. Что же за напасть-то такая в последнее время с этими роботами! Один несёт околесицу, другая не слушается…
– Так, Лео. Скажи мне, где Бионика? Она ушла гулять?
– Она полетела с вами, сэр.
– Да чёрт тебя подери! Лео!
– Да, сэр, – невозмутимо произнёс дворецкий, ещё выше поднимая подбородок.
– Во-первых, перестань кривляться! – сказал профессор, видя как администратор старается копировать манеры дворецких, что жили в восемнадцатом-девятнадцатом веках. – Во-вторых… ГДЕ БИОНИКА, черти бы тебя разодрали, чёртов ты дворецкий?!!
– Я-а-а… не знаю, как вам сказать… сэ-эр.
– Ты что, завис?
– Нет, сэр.
– Так, говори.
Леонардо посмотрел по сторонам, скривил недовольную мину и членораздельно произнёс: