Через какое-то время гостья уехала, а я вновь приступил к своим служебным обязанностям старшего бухгалтера-ревизора. По выходным я продолжал посещать Ахтырский Кафедральный собор, где на общественных началах трудился иподиаконом епископа Орловского и Брянского Паисия (Самчука). Как-то, после богослужения, последний, со свойственным ему западно-украинским акцентом, спросил:
– Будешь поступать в семинарию?
– Будет на то воля Божия и Ваша, Владыка, – ответил я, – поступлю!
В январе 1989 года, не без грусти, но с надеждами на будущее, я оставил государственную службу. Помню, что 31 января, в мой последний рабочий день в тресте «Агропромдорстрой», снега почти не было. В окна моего кабинета пробивался серый, зимний сумеречный свет.
1 февраля я приступил к церковной работе в Ахтырском Кафедральном соборе и стал готовиться к вступительным экзаменам в духовную семинарию. Настоятелем собора в то время был протоиерей Николай Сапсай. Выходец из Украины, выпускник Московской духовной академии, он, бесспорно, был талантливым человеком. Не знаю насколько профессионально, но внешне уверенно дирижировал церковным хором. Говорил пусть и не слишком ученые, но достаточно яркие и эмоциональные проповеди. Хорошо знал архиерейское богослужение, но не умел элементарных вещей, например, не мог окрестить ребенка. Был он среднего роста, полноват, с крупной головой на короткой шее. Носил небольшую бородку. Даже по современным меркам неплохо одевался, имел репутацию состоятельного человека. Рассказывали, что под Киевом у него был загородный дом с автомобилем «Лада». Помню его в пальто из темно-красной скрипящей кожи, когда он, эмоционально взмахивая рукой, за что-то отчитывал регента архиерейского хора. Подчиненные его боялись. […] Из его сокурсников по академии могу назвать архиепископа Орловского и Брянского Варфоломея (Гондаровского) (+1988), о котором упоминает в своей книге «Две встречи» архиепископ Василий (Кривошеин), известного московского протоиерея Геннадия Бороздина и ктитора Богоявленского (Елоховского) Патриаршего собора Н.С.Капчука (+2018).
[…] В июне 1989 года я и еще один иподиакон Кафедрального собора – Олег Перевалов – подошли к настоятелю:
– Отец Николай, пожалуйста, напишите нам характеристики для поступления в семинарию.
Тот недовольно поморщился, но согласился. Прошло несколько дней. Стоял теплый, светлый июньский вечер. Только что окончилось субботнее богослужение. Во дворе собора меня окликнули:
– Серафим, я даю тебе положительную характеристику. Знаешь, в чем ее суть?
Я смиренно потупился:
– Нет, отец Николай, не знаю!
Собеседник поднял к небу указательный палец:
– Да поможет тебе Господь в твоей учебе!
Немного оттаяв, священник улыбнулся:
– Ты ведь поступаешь в Московскую семинарию?
– Нет, отец настоятель, в Минскую!
Улыбка быстро сошла с его лица:
– Как, почему в Минскую?
Для меня до сих пор остается загадкой столь странная реакция влиятельного орловского протоиерея. […]
Весной 1989 года Т.В.Станкевич сообщила, что в Жировицком Свято-Успенском монастыре открывается Минская духовная семинария, а в августе, собрав необходимые документы, я уже был там. Перед поездкой в Белоруссию я зашел в епархиальное управление. Подписав рекомендательное письмо, епископ Паисий посмотрел на меня:
– Учись хорошо, не ударь в грязь лицом!
Попрощавшись, взяв благословение на дорогу, я отправился к выходу.
– Постой!
Я обернулся. Владыка сидел, опустив глаза, руки его перебирали четки. Помедлив, он сказал:
– Ты поступаешь в семинарию …. Так вот, не связывайся ни с какими чудаками!
Я понял, что меня предостерегают от вербовочных предложений КГБ.
– Да, Владыка, хорошо. Благословите!
Из Орла в Москву, а затем из Москвы до Минска я добирался самолетом. Уже вечерело, когда воздушный борт приближался к белорусской столице. Переночевав в небольшой квартире Станкевичей по улице Ангарской, утром отправился на автовокзал. Дорога до Слонима, что в двухстах километрах к западу от Минска, заняла три с половиной часа. Погода была ясная, теплая, из окна «Икаруса» открывался вид на ухоженные поля. Слоним оказался небольшим симпатичным городом с чистыми улицами и старинной архитектурой. Еще пятнадцать минут на такси и вдалеке показались белые стены Свято-Успенского Жировицкого монастыря. Поселок городского типа Жировицы или как его еще называют Жировичи, разбросан по нескольким лесистым холмам. Его главная достопримечательность – основанный в XV веке Свято-Успенский мужской монастырь. В первые послевоенные годы здесь, при монастыре, функционировала Минская Духовная семинария. В конце 50-х она была принудительно закрыта.
Захлопнув дверцу такси, я оказался на почти безлюдной монастырской площади. Передо мною возвышался величественный, с большим синим куполом, Свято-Успенский собор. Слева белел многоэтажный монастырский корпус, еще дальше виднелась вывеска какого-то магазина, с другой стороны к собору примыкали большие зеленые ворота. Было послеобеденное время, стояла непривычная для городского уха тишина. Оказавшись на территории обители, я остановил проходившую мимо инокиню:
– Матушка, где приемная комиссия?
Поправив рукой темный головной платок, та указала в сторону Митрополичьего корпуса. Приемная комиссия располагалась в небольшой комнате на его первом этаже. Там меня встретили смуглый черноволосый священник и молодой человек в сером костюме. Первый, священник Сергий Гордун, оказался секретарем Ученого совета, второй, Геннадий Повный – старшим помощником инспектора возрожденной духовной семинарии. Меня попросили предъявить паспорт, расписаться в каких-то бумагах. Заглянув в мою анкету, старший помощник спросил:
– Вы занимались финансовой деятельностью?
– Да.
– Как думаете, что необходимо для укрепления рубля?
– Выпускать больше хороших товаров, – ответил я.
Вечером того же дня, в числе прочих абитуриентов, я поселился в семинарском общежитии. Последнее оказалось длинной светлой комнатой с кроватями в два ряда. Поскольку я приехал в семинарию в числе первых, мне досталось место получше – вдалеке от входной двери и окон. У каждой кровати стояли стул и нехитрая деревянная тумбочка. Невдалеке от входа располагался шкаф для одежды, в углу висела икона. Душевой не было, горячей воды тоже. При виде столь аскетической обстановки мне стало не по себе. К счастью, вопрос с мытьем головы и бритьем удалось решить достаточно быстро. В соседнем хозяйственном магазине я купил две трехлитровых банки, металлическую кружку и большой электрический кипятильник. Несколько минут и у меня было три литра стоградусного кипятка. Разбавляя его холодной водой в другой банке, можно было вполне сносно побриться и, без посторонней помощи, вымыть голову. Такую процедуру я, поднимаясь пораньше, повторял каждое утро.