– Я нашла его случайно, в прихожей.
– Неправда, ты рылась в моих вещах, – Ника проговорила это равнодушно, словно приговор был уже подписан, и ничего нельзя было изменить.
Это был ее личный дневник – единственный друг, которому она доверяла самые сокровенные чувства и переживания. Она разговаривала с ним, советовалась, и эти минуты облегчали ее уставшую душу. Несмотря на повторившиеся несколько раз сцены избиения, Ника жалела отца – слишком он казался ей несчастным, при всей его аристократической гордости. Аркадий старался загладить вину перед дочерью – покупал подарки, рассказывал о себе, появлялся с ней на презентациях, и Ника рядом с ним чувствовала себя маленькой женщиной. Она была благодарна своему несчастному отцу за эти минуты радости, даже вопреки обиде на него. Он научил ее хорошим манерам, представил партнерам и клиентам, везде хвалил ее за отличную учебу и успехи в музыке, открыто гордился дочерью. За это она прощала ему любые приступы ярости и старалась не раздражать. Ей казалось, что ему с ней хорошо – он будто оттаивал, его красивое лицо становилось мягким и молодым. Если бы только не мать…
Однажды Ника спросила отца:
– Почему ты не разведешься с ней? Она унижает тебя, ты этого не заслуживаешь.
– Мала еще думать о таких вещах, – лицо Аркадия стало каменным, губы сжались и побледнели.
– Ты любил ее? Вот если бы у тебя была другая жена, ты бы тогда не нервничал так!
Он не ответил…
В своем дневнике Ника писала о том, как ей нравится отец, и как ненавистна собственная мать. Как противны ее хождения перед слугами по утреннему дому в короткой комбинации без белья, как отвратительны и мерзки ее пьяные истерики, уколы успокоительного и молодые любовники, которые пользовали ее без устали в бывшей супружеской спальне, пока Аркадий находился в своем офисе. На страницах дневника Ника наивно и искренне мечтала о материнской любви и хотела видеть рядом с собой мудрую и спокойную женщину-подругу. Она придумывала ей прически, наряды, рисовала себе сцены совместных прогулок. Она писала о том, как они могли бы быть счастливы втроем, как у отца и этой женщины мог бы появиться ребенок…
Бэлла в притворном отчаянии заломила руки:
– Змея подколодная, тварь! Как ты могла! Какие гадости ты написала о своей собственной матери! Я прокляну тебя за это! Я лишу тебя наследства! – она стала рвать тетрадь, но та не поддавалась. – Ты посмотри на себя, ты же уродина! И как у меня могла родиться такая дочь? За что меня бог так наказал? И ты еще смеешь так грязно обо мне писать?!
Потом повернулась объемным телом к мужу и едко произнесла:
– А ты? Ждешь развода? Ребеночка захотел? Сучку молодую? Значит, с этой дрянью, – она указала на дочь, – ты делился своими планами?
Аркадий молча поднялся из кресла. Казалось, он постарел на десять лет.
– Я об этом ничего не знал, успокойся.
– Не знал?! Да она здесь только и пишет о ваших прогулках и задушевных разговорах – да так художественно, что слезу прошибает! Что, решил заменить меня собственной дочерью? Вот почему ты не берешь меня на свои фуршеты! Козел старый!
Аркадий подошел к разбушевавшейся жене и положил ей руку на плечо.
– Успокойся. Она это придумала. Не было никаких прогулок. Это она так хочет, – на слове «она» Аркадий сделал ударение. – Я занимался ее воспитанием, как ты и сказала, но не подумал, что она мою заботу так перевернет. Это ее подростковые фантазии. Ты моя жена, и ею останешься, даже если мы спим в разных спальнях. И кому ты поверишь – этой глупой развратной девчонке или мне? – Аркадий посмотрел Бэлле в глаза, и она под этим взглядом успокоилась, плечи ее расслабились.
– Ты не врешь?
– Нет, я не вру. А она слишком мала и глупа, не сердись на нее. Пойдем…
Он обнял жену за плечи, забрал из ее рук тетрадь и повел из каминного зала прочь. Проходя мимо Ники, он ткнул ей в бессильно повисшие руки дневник и зло бросил:
– Дрянь!
Ника проплакала всю ночь, а наутро в ее черных, как смоль, волосах, появилась седая прядь.
«Deep Forest»
Прошло два года, Нике исполнилось семнадцать. После скандала с дневником Аркадий перестал разговаривать с дочерью, был подчеркнуто вежлив и никуда больше не приглашал. Ника стала сторониться не только отца, но и однокурсников по колледжу, считая себя уродиной, как теперь постоянно называла ее мать. Она даже не подозревала, что к своим годам стала соблазнительно женственной. Ее нельзя было назвать истинной красавицей, но был в ней какой-то утонченный аристократизм, природная грация, трогательное достоинство, как у юной королевы, чувствующей свое предназначение, но еще не понимающей его. К тому же она считалась теперь одной из богатейших невест Москвы.
Салон матери процветал, но красоты ей не прибавлял, Бэлла потихоньку спивалась. Аркадий втайне от жены разбогател, стал увереннее в себе, выглядел даже слишком молодым для своих пятидесяти, был избалован женскими комплиментами и ухаживаниями. Они по-прежнему при редких встречах яростно ругались. В одном из богатейших особняков Москвы изо дня в день продолжался ставший таким привычным семейный ад, в котором одну из главных ролей стала играть горничная Марьяна. Вначале она мастерски разыгрывала обиду и поруганную честь после интимных встреч с хозяином, и Аркадий, испытывая вину, одаривал ее деньгами – все больше и больше. Ей это понравилось. Скоро представился случай выслужиться перед хозяином с другой стороны.
После скандала с дневником Аркадий оставил дочь в покое, относился к ней с презрением, не разговаривал. Однажды, когда он искал в библиотеке атлас автомобильных дорог для поездки по делам компании, убиравшаяся рядом Марьяна доложила ему, что Ника в его отсутствие приводила подругу с братом, они забрали атлас в ее комнату, и там рассматривали втроем. В этот же вечер Ника получила очередную порцию легких ссадин и оплеух, а Марьяна – свои тридцать сребреников. Сообразив, как можно воспользоваться ситуацией, она стала шпионить за Никой, и, если Аркадий был убежден в вине дочери, которая никогда ему не врала, горничная получала свои деньги. Ника стала крайне осторожной, но Марьяна была хитра, и иногда ей удавалось Нику оговорить. Отец дочери не верил, даже если она пыталась оправдаться. И Ника перестала оправдываться.
В тот день Ника сидела в своей комнате в наушниках, слушала группу «Deep Forest» и пыталась переводить с французского. Временами взгляд ее устремлялся в окно. Музыка расслабляла, заставляла вспоминать. Она давно перестала улыбаться, была сосредоточенна и напряжена, будто в любой момент ожидала опасности, как заблудившийся в лесу домашний зверек. Девушка перевела взгляд с окна на словарь, взяла ручку, чтобы записать очередное слово, и в этот момент в комнату вошел отец. Его вид не предвещал ничего хорошего.
– Мне позвонили из колледжа и сообщили, что ты не сдала тесты.
– Я готовлюсь, завтра повторный тест.
– Немедленно сними наушники! Чем ты занимаешься?
– Они мне не мешают, я выписываю слова из словаря.
Аркадий побледнел, глаза его заблестели:
– Я плачу за твои занятия такие деньги, а ты смеешь проваливать тесты? – он подступил к ней сзади, протянул руку, собираясь сорвать наушники.
Неожиданно Ника спокойно развернулась вместе с креслом и оказалась прямо перед ним. В ее голове в одну секунду промелькнула мысль о том, какое положение лучше занять, чтобы после пощечины не упасть и не удариться рукой или головой. Она решила остаться в кресле. В ее глазах не было страха, они вдруг стали странно холодны, уголки губ опустились вниз. Спокойным, расслабленным движением она сняла наушники, рассыпав тяжелые черные волосы по плечам, посмотрела в его глаза снизу-вверх, ровным голосом произнесла: