а за порядком следит один Всевышний,
забот небось у Бога, выше крыши,
один на всех, без перерывов на обед.
А я средь них – ну точно: "конь в пальто",
с привычками земными не расстаться,
стараюсь быть собой, но всё не то,
хоть и прошло уж лет наверно … 'надцать.
Видать пожизненно нести, как крест печать,
мне небом данную, в бесчисленных коленах,
мы знали с детства, золото – молчать,
а мысль, что истина в вине, была нетленна.
Вернусь пожалуй и, как овощ буду зреть:
я не готов для хаоса духовно,
а при желании в него вернуться впредь,
засну в мечтах, не выходя из комнат.
Предвестники любви
Сей миг неуловим,
незрим и невесом он,
его не взять рукой,
не взвесить на весах.
Предвестники любви
в обход земных законов,
начертаны строкой,
двоим на небесах.
Путешествие в вечность
Искал я вечность
в вещах и мыслях:
жрёт время чувства,
железо ржа.
Сверчок за печкой
играет Листа,
червяк в капусте,
ест без ножа.
Поёт синица,
цветёт подснежник,
миг быстротечен,
как с моря бриз.
Весна из ситца
здесь снится реже,
октябрь изменчив
и неказист.
А время мчится,
стирая память,
лишь миг оставив,
как след во тьме.
Нам только снится,
что это с нами,
где каждый вправе,
летать во сне.
Свернусь в калачик,
глаза зажмурю,
слетаю в детство,
вернусь назад.
Проснётся мальчик,
спросонок хмур он,
попав из лета
в осенний сад.
Зной
Воздух плавится от зноя,
жаром пышут тротуары,
в небе, как овец отары
облаков кудрявых рой.
Даже кошка изнывает,
у забора ищет тень,
и мышей не замечает,
шевельнутся бедной лень.
Жарюсь, как на сковородке,
на песчаном берегу,
а потом, ныряю с лодки,
а потом, с тобой в стогу.
Зной и сверху, зной и снизу,
нам вдвоём не страшен, но,
вдруг, по Божьему капризу,
дождь просыпался грибной.
Кошка спряталась в сарае,
никого на берегу,
на краю земного рая,
мы целуемся в стогу.
Серебряный дождь
Так хочется услышать нынче слово,
в котором звук и мысли заодно,
хоть на мгновенье очутиться снова,
среди героев чёрно-белого кино.
Услышать шёпот серебряных дождей,
вкус ощутить берёзового сока,
след отыскать в заросшей борозде,
затерянный в пути по воле рока.
Вздымая муть, как в половодие река,
по памяти, родной и близкий берег,
найдя увидеть, как теряются в веках,
слова и мысли в жизни Англетере.
Всю жизнь перебирая кадр за кадром,
и по дождям серебряным скорбя,
я чувствую затылком безотрадный,
из прошлого многострадальный взгляд.
А счастье кратковременно и зыбко,
вся жизнь – никем несчитанные дни,
а муза, словно золотая рыбка,
секреты слов в пучине вечности хранит.
Я возмущённых критиканов слышу окрики:
смесь из обломков чужих нерусских слов,
а рядом кто-то, вытирая носик мокренький,
вовсю строгает рифмы про любофф.
Октябрь
Блекнут краски, шелест глуше
у слежавшейся листвы,
мне б хоть парочку веснушек -
к ним за лето так привык.
Всё трудней собрать из листьев
яркий, красочный букет,
хоть берись за краски с кистью,
так наскучил серый цвет.
Солнце светит, но не греет,
под бодрящий ветерок
бьётся, словно флаг на рее,
неоторванный листок.
По утрам всё чаще лужи
под ногами льдом хрустят,
поскользнёмся неуклюже -
сердит нас любой пустяк.
Как всегда капризна осень:
то ли дождик, то ли снег,
а октябрь – вообще несносен,
и упрям, как человек.
Сразу вслед за бабьим летом,
маскируясь под него,
он пришёл легко одетым,
в снег попал и занемог.
Ливнем с крыш течёт бедняга,
в трубах насморком бурля,
под дождём скулит дворняга,
на минорной ноте "ля".
Молодость
Умом нас было не унять,
любовный правил голод.
Весь мир хотели мы обнять,
и мир был тоже молод.
С тобой играючи в стогу,
ловили свет горстями,
надеясь юность на бегу,
на вечность мы растянем.
Она кометой пронеслась,
оставив след на память,
твой поцелуй и первый вальс,
он с нами в лету канет.
Зимой
Белоснежные равнины
убегают в небосклон.
Тает еле различимый
в серой дымке горизонт.
Сани мчатся, снег взрывая,
вёрст наматывая ком,
ветер встречный обжигает
щёки жёстким языком.
А вдали, за снежной дымкой,
кромка леса встанет вдруг,
с позаброшенной заимкой,
и покрытый снегом луг.
Памяти Сергея Есенина
"Первый парень на деревне,
а деревня эта – Русь,
ей, как сказочной царевне,
он дарил любовь и грусть".
Дал Бог любви немеряно,
поцеловавши в темечко,
вложил в уста медовые
заветные слова.
Дал блеск в глазах уверенный
и, как в парной от веничка,
у баб, им околдованых,
кружилась голова.
Дал насладиться славою,
до головокружения,
познать за жизнь короткую
с лихвой и Крым и рым,
любимым стать державою,
аж до изнеможения,
в дворцах и за решёткою,
рабом чужой игры.
Дал удаль молодецкую,
Русь воспеть кабацкую,
пустив талант на волю,
хмельную, без узды,
до смерти душу детскую,
дав ей судьбу дурацкую,
покинуть землю с болью,
оставшись молодым.
И поэтому в ночи осенние,
клён опавший завидя в окне,
лачет Русь по Серёже Есенину,
"золотыми звёздами в снег".
В. С. Высоцкому
Боль за сгнивший наш порядок
ты хрипел.
Быть с тобой хотел я рядом,
не успел.
Вены вздыбились на шее
и на лбу,
предвещая нам нелёгкую
судьбу.
А на кухнях наших маленьких
квартир,
с этим хрипом зарождался
новый мир.
Нашей совести поднялся
потолок,
осветив наш самый тёмный
уголок.
Пел о дружбе, о хорошем
и плохом,
жизнь улучшить Ты хотел
своим стихом.
И в Париже, и в узбекском
Чирчике,
песни пел на чисто русском
языке.
Мир изменится и канут в век
года,
в сердце нашем Ты остался
навсегда.
Кошкина молитва
У кошки бездомной орава котят:
цена легкомыслия в марте,
она не жалеет о прошлом, хотя,
ей снится подвал на Монмартре.
Подвальчик на солнечной стороне,
где даже и осенью сухо,
а рядом скулит не на русский манер,
такая же, только сука.
Лижет французским своим языком,
щенят, постигающих Фрейда,
незрячим, впитаются в кровь с молоком,
инстинкты любить без апгрейда.
Хоть в кровь им изгрызли потомки сосцы,
и тощие пуза отвисли,
обе не ждут ни Харибд и ни Сцилл,
повсюду и ныне и присно.
И молится кошка незримым Богам:
за всех обездоленных мантра,
за суку с Монмартра и кошек с Багам,
и за повторение марта.
Свобода
Бьётся рыба на крючке,
бьётся бабочка в сачке,
а на шее бьётся жилка,
тесно ей в воротничке.
Вся надулась от натуги,
аж в глазах поплыли кр‘уги,
и дрожмя дрожат поджилки,
как в горячечном недуге.
Распустил я воротник,
воздух в грудь мою проник,
я, как птица на свободе,
словно узник без вериг.
Скучно без воротничка,
скучно рыбе без крючка,
жилке ровно биться скучно:
спит, как скрипка без смычка.
Донага разделся, гол,
но в душе царит раскол,
а свобода где-то рядом,
без претензий на престол.
Строг наряд её и прост,
с ней коса на всякий рост,
и не давит шею ворот
ожерелие из звёзд.
Кофе в постель
Любишь ты кофе в зёрнах,
непременно ручной помол,
с пенкой чтоб был и чёрный,
чтоб дух ароматный шёл.
Впотьмах, обжигаясь об турку,
я тебе сочинял мадригал,
куплет напевал про Мурку,
а кофе всегда убегал.
Как мираж появлялась на кухне,
ты в сонном ещё забытье,
казалось, что мир весь рухнет,
растворится в небытие.
Пьянил в полумраке твой профиль,
озноб ниспадавших бретель,
я спешил отвечать на Голгофе,
за кофе сбежавший…, в постель.
Приметы осени
Приметы осени ещё не режут глаз,
их август скроет жаркими деньками,
упрятав в память тысяч фотокамер,
на снимках лета, в профиль и анфас.
И лишь разглядывая фото из альбома,
заметишь первые морщинки на лице,
глаз выражение, доселе незнакомое,
как баритон, сорвавшийся в фальцет.
Там лёгкий иней в бронзовом окладе,
на летнем солнце по осеннему блестит,
напоминая о грядущем листопаде,
и я, несущий молодость в горст'и.
Жизнь
Туманное утро,
блеснула росинка в траве,
и в дымке рассветной
слил‘ась с облаками.
их ветер попутный,
помчит, словно стадо овец,
чтобы пасть неприметной,
дождинкой на камень.
Заутреня
Мне в окно заутреню
воробей чирикал,
чтобы радовался дню