Только ты, пожалуйста, выкини меня из дома и закрой у меня перед носом дверь. Останови эту лекцию по безысходности. И больше никогда не пускай меня на порог. Я ещё многое могу рассказать тебе.
И да, кофе, стоящий на кухонном столе, лучше не допивай.
Это не кофе.
Нелюбимые
Не отражаясь в зеркале и росе,
Не издавая звука и даже вздоха,
Мы умираем резко и насовсем,
Если подумать – это не так уж плохо.
Мы умираем тысячи долгих зим.
Вечность глаголет не нашими ли устами?
Слабые твари, что тонут в своей грязи.
Я ведь уйду, ничего в тебе не оставив.
Я же сотрусь, ветер взвоет в моих ушах,
Резко срывая с петель города и двери.
Если серьёзно, то это последний шаг
Перед финальным падением.
Я
Не
Верю.
*
Мы засыпаем, миры разделяя поровну,
Лицами на осколках чужого прошлого.
Созданные в обратную сторону,
Слабые, нелюбимые, но хорошие.
Так и будет
Я люблю вас, бедные мои котики,
Параллельные линии площадей,
Променявшие вечное на наркотики,
Безыдейные
Пленники мира чужих идей.
Так и будет, слабые, полудохлые,
Променявшие мир на бред,
Свешиваясь в окна цветными лохмами
От заката до где-нас-нет.
Так и будет, впору вставать и делать,
Остальное – пепел и моветон.
Мы застряли навечно в чужих пределах.
Мы поем и мерещится нам не то.
Я живу в вас каждым воскресным вечером,
Каждым долгим выпадом, жёстким отходняком.
Я могу продолжать писать, но мне больше нечего
И неясно вообще о ком.
Придётся
Каждый живой не оправдан и не спасён,
Здесь ведь у всех едет крыша, в спине ножи.
Жизнь всё равно нас заставит примерить всё.
И никуда ты, хорошая, не сбежишь.
Прятать безумие в сумку, в карман пальто,
В ящик за ширмой, в сознания закрома…
Здесь у нас боль всех расцветок и всех сортов,
С коей начать, чем закончить – решай сама.
Здесь у нас страх всех масштабов. Из всех миров
Лезут ошибки твои. Но не в этом суть.
Каждый живой здесь потерян и нездоров,
Каждый во тьме. Только тьма-то и есть твой путь.
Если вот это не тот – подбери другой
Выход, раз карта не та – ты возьми иную.
Ты это всё ощутишь и возьмёшь с собой.
Если тебя и спросили, то в обходную.
Ну а точнее, никто тебя не спросил,
Ты удивишься – сценарий давно дописан.
Ты осознаёшь отсутствие денег, сил,
Места и времени, истины, слышишь, Lis'a.
Крики из леса и руки из-под земли,
Волосы в косу, в каскад, под каре и в хвост.
В жизни придётся попробовать всё, my Lis,
А по-другому у нас не стоит вопрос.
Право голоса
Мы заперлись где-то в пустом коридоре между
Мерзостным внутренним и совершенным внешним,
Странным, осознанным. Дайте хотя бы компас.
Не подсознание – целый храмовый комплекс.
Как здесь? Куда здесь? Выход похож на окна.
Если сегодня не вывезу, оба сдохнем.
Если сегодня не выйдем из дома – рухнет
Небо над городом и потолок над кухней.
Люди-то тыкают в лица, мол нам всё проще,
Типа мы сразу законченные и высшие.
Мы как шаманы, сидящие в тихой роще,
Наше живое сквозит в нас пустыми нишами.
Вечность советует вычеркнуть нахер полосы,
Чёрные, белые – пятна на покрывале.
И повернуть, очевидно, на
право
голоса,
Но мы его, конечно, давно сорвали.
Добро пожаловать
Вот и закат от слова «скатилось солнышко»,
Мрачное небо затянуто пеленой.
Добро пожаловать на социальное донышко,
Можешь садиться рядом со мной.
Кто тебя пригласил сюда, затащил, наш кораблик тонет
В луже чего-то вязкого, прекрати.
Мы – застывающие, набирая номер,
Вышли из круга, забыв его начертить.
Кто тебя так ограничил до неприличия?
Кто рассказал тебе сказку про «жизнь легка»?
Не доверяй – проверяй и ищи отличия.
Не утони в фиолетовых облаках.
Здесь ведь затоплены трюмы, зияют дыры.
Глянешь внутри, там же всюду тоска и жуть.
Мы ни на что не способны в границах мира,
Я лишь одна там брыкаюсь и вывожу.
Город сияет кусочками наших судеб,
Впору бы дверь или небо сорвать с петель.
Ты же здесь тоже не просто для «будь, что будет»
В этой огромной, эпической пустоте.
Здесь всё открыто, неистово и публично.
Тут же все сходят с ума и пиздят о счастье.
Кстати, вон там, рядом с дверью, висит табличка:
«Добро пожаловать в штаб
распадающихся
на части».
Дописанные
Уронили девочку на пол.
Оторвали девочке дар.
И пустили безумие залпом
По проводам.
Оборвался весь смысл верёвочный,
Не спасло ни одно «держись».
Но пока у неё – пусть хуёвая —
Всё же жизнь.
Потому-то хрустальная кукла в цветастом платье
Напилась, и в безмерной истерике, через край:
«Если ты меня всё-таки слышишь, – кричит, – Создатель,
Не играй в меня,
Не играй в меня,
Не играй!»
Потому и таращит глазки свои из бисера,
И читает сценарий, давясь от хрустальных слёз.
Кем родиться, чтобы стать персонажем такого высера —
Как сказал бы наш общий знакомый: «Вот в чём вопрос!».
Неужели нельзя без вот этой всей театральщины?
Тут же Гамлет обкуренный ползает в стороне.
Тут же столько пустых, на чужих обещаниях взращенных,
Нахуя всё досталось безликой и праздной мне?
Потому-то она и метает свои ножи,
И кричит на холодные тонкие миражи:
" – Если что-нибудь значит нелепая моя жизнь,
Не играй в меня,
Не играй в меня,
Отвяжись!»
Её голос летит гулким эхом над сотней сцен,
Обрывается где-то на самом конце строки.
Нет ни капельки жизни и правды в её лице,
Но зато океан тоски.
*
Я ходил вчера в коридор на неё смотреть.
Если честно, то даже сожрал с кислотой билет.
И она, несомненно, конечно же, я – на треть.
Остальные две трети, дописанные,
в столе.
В твоих глазах
Я продержусь и пять, и шесть,
И даже больше, если надо.
Я вывезу всю эту жесть,
Ведь я давно продукт распада.
Я соберу свои клочки
В кулак – останки бренной тушки.
Не будут серые волчки
Терзать края моей подушки.
Пусть мною движет боль и страх,
Я мир создам, потом раздам всё.
Я всё стерплю, увы и ах.
Но упаду в твоих глазах,
Как человек, который сдался.
А если нет – то в их глазах.
Дети распада
Всё это видно невооружённым глазом,
Всё на поверхности, ну же, раскрой глаза.
Мы бесполезные. Мы – это тупо разум,
Множенный на попытки всё рассказать.
Каждый сидит и жмётся в своём адочке
К самой холодной, самой пустой стене.
Как мы напишем об этом? «Дойти до точки?»,
«Выжить из сил?», «Заблудиться в кошмарном сне?»
Как, объясни мне, вот это всё происходит?
Как этот ёбаный сумрак остановить?
Мы застываем в подвале, на переходе
В новую Вечность, которой не может быть.
Всё это так очевидно, что даже тошно,
Как аксиома, заученная до дыр.
Я бы спасла свою жизнь, но она ничтожна.
Ровно настолько, насколько ничтожен мир.
Мы – это дети распада, как все поэты.
Мы не рисуем нот, не поём картин.
Я уже многое выслушала об этом.
Хоть напоследок,
Пожалуйста,
Прекрати.
Освободите небо
Мы избежали стресса,
Спрятались в мнимом царстве.
Завтра стакан эспрессо
Станет твоим лекарством.
Завтра сотрет и смоет
Все твои дни и годы.
Город умрет с тобою.
Смысла просить свободы
Нет и не будет точно —
Вечность тебя захватит.
Ты пустота меж строчек,
С выпада, на расплате.
Книжечка с дальних полок,
Горло стянувший полоз.
Ты ледяной осколок
Мира, который смёл нас.
Ты неживой и мрачный,
В темных тонах-оттенках,
Знаем ли однозначно,
Сколько таких систем, как
Наша с тобою Бездна?
(Был коридор зелёным)
Можно ли безвозмездно
Выбраться из неё нам?
Сто разноцветных нитей
Нас оплетают слепо.
Котики, отодвиньтесь.
Освободите небо.
Двадцать первое
Посади меня в темную, полупустую клетку.
Подготовь меня к самой мучительной смертной казни.
Двадцать первого марта я выдам тебе конфетку,
У меня, получается, профессиональный праздник.
*
Миру поведай рьяно, как все жестоки, как они алчут вцепиться друг другу в глотки. Это не я, это света внутреннего потоки прорываются из меня пустотками. Вырываются и утопают в каждом потерянном – комнатные растения. Мы будем самой искренней и бумажной попыткой чтения. Самым любимым кругом чужого ада, самым живым, имеющим смысл мирком. Ты продолжаешь кричать, что писать – награда, но никому до сих пор не сказал о ком.