Маняще интроверта завлекает.
Усевшись, рассмотрев пейзаж,
Мой вдохновленный персонаж
Надумал было мирно жить.
Но суждено тому ли быть?…
Подобных редко слышал голосов я.
Не помню, то ли уж Олесю Куприна,
Крик девичий неподалеку: «Софья!»
Напомнил кончику пера.
Да ладно я! Слегка зевнув,
Покой героя своего спугнув,
Его заставлю обернуться,
Сердца иначе разминутся…
X.
Знакомьтесь: Софья.
Вислоухая британка.
Под бирюзовой шлейкой
Изящная осанка.
Инстинкт в узде не удержав,
Заслышав лай неподалеку,
На ветку взобралась стремглав,
Тем самым вскрыв всю подоплеку
Своей хозяйки крика.
Она была безлика.
Спиной стояла к другу моему,
И лишь безлика потому.
Пропитанный беспомощностью голос
В мужчине пробуждать обязан логос.
А если он к тому же женский,
То лавры подвига – вселенски!
«Не волнуйтесь. Что случилось?»,–
Подходя к ней резвым шагом,
Изучая ее взглядом,
Оказался с ней он рядом.
Зеленые глаза, украдкой,
Предстали перед ним загадкой;
И головы неторопливый поворот,
Нехарактерный для сложившихся хлопот.
«Вот…», –
Слегка растерянно произнесла
Кокетка моего пера.
Она пленительно легка,
Невысока, на каблуках.
Миниатюрно-дерзкий носик;
И с робкой дрожью на губах,
Через мгновение попросит:
«Любезны будьте, помогите!
Все быстро так произошло…
И что так на нее нашло?!
Всегда гуляли в этом месте;
И лай собачий ей знаком,
И страх, казалось, неуместен.
Мне, нерадивой, поделом!»
Он, снисходительной улыбкой
Отчаяние незнакомки обуздав,
Решив полезть за кошкой прыткой,
Рубашки закатал рукав.
Но удержать себя не мог!
Любил он приводить в восторг
Пол слабый, ненадежный.
Ах, льстец он, невозможный!
XI.
«Не стоит милой столь особе
В прелестный день по пустякам
Тревогам поддаваться, злобе.
Я руку помощи подам!
Тем паче, что мое ведь кредо,
Наследованная от деда:
В любой ситуации – победа,
Без перерыва на обеды», –
В улыбке проходила та беседа.
Слегка пижонист и надменен
(Он в этом деле неизменен).
Она, смущаясь, улыбалась
И пальцами виска касалась.
Движение ловкое, второе,
Уверенное моего героя –
И словно покоритель Трои,
Взобрался ввысь по древу воин.
Маневр сей Софью не смутил,
Она прижалась крепко к ветке.
Всей хваткой цепкой, что есть сил,
Застыла в виде статуэтки;
И в левой вот уже руке,
На безымянной высоте,
Виновница сентябрьских тревог
(Читать умейте между строк)
У Радамеля оказалась
Да вместе с ним с небес спускалась.
Героям лавры не снискать!
Пустяк, казалось бы, но все же,
Взгляд благодарный испытать
Он на себе девичий сможет.
XII.
Она ждала ее, его…
Шатенка творческих фантазий;
Как андалузское вино,
Вобрав купаж многообразий.
В ней одиночество ютилось,
Таился мамин властный нрав,
Отцу-бедняге объяснявший,
Кто виноват, а кто здесь прав.
Но тело! Тело как прекрасно!
И безразлично, что в ней властно!
Венецианский бархат – кожа,
А статью с Барселоной схожа!
Без современного гламура,
Позерства и «утиных губ».
Естественная в ней натура,
Жаль только мир подобным скуп.
Прижав спасенную особу
К груди своей, поцеловав,
Сияя, проронила: «Слава Богу…»,
Взгляд Радамеля на себе поймав.
– Слов благодарности для вас
Я собрала бы все на свете. Браво!
– Ну не Помпею же я спас.
Не стоит, уверяю, право.
– Ах, улыбаясь и лукаво
Вы как-то все произнесли.
– А не пора ли вам идти?…
Она и он: смеялись оба;
Она – уютная особа.
Он – ироничен и шутлив,
И постановочно спесив.
Вот продолженье диалога
(Лишь атмосферу передал):
Она искала, видимо, предлога,
Он, видимо, ей в этом помогал.
– Навязчивой быть не хочу
В стремлении благодарить –
Позвольте хоть вас чаем угощу!
– Уговорили, так и быть.
– Недалеко отсюда, знаю,
Отличное местечко есть.
Не помешало бы присесть,
Сейчас об этом так мечтаю.
– Признаться, вас я понимаю
И эти взгляды разделяю.
XIII.
Любовь… любовь.
Ах, как банально!
Изношенно, сентиментально –
Писать об этом вновь и вновь:
Упоминать от сотворенья мира,
От первых праведных людей,
От Рима и до пьес Шекспира,
Слова и оды посвящая ей.
Идей и душ сколь много в жертву
Любви к ногам принесено?
И загнано сердец сколь в клетку
Ею?.. И ею ж освобождено!
О ней писал и друг мой, Саша.
Писал Тургенев, Тютчев, Блок.
Болели ею Аня и Наташа –
Знавал в любви Толстой все ж толк!
Какое право я имею?!
Судьбой неистовой гоним,
Творить иначе разве смею,
Коль сам я музою любим?!
Коль среди гениев когорты
Меж мной и ими грани стерты.
XIV.
Мне б бренной славы не снискать,
А все ж продолжу я писать!
О том, что бьется чуть сильнее сердце
В уютном месте за стеклом.
Влюбленность не измерить в герцах
У двух, сидящих за столом.
Давайте им мешать не будем,
По мне, поступок сей разумен.
Тем более я с содержанием знаком,
Беседы миловидных о былом:
– Я в этой суете мирской
Совсем забыла вас спросить:
Все ж как зовется наш герой,
Каким вас именем благодарить?
– Меня запомнить будет сложно.
Зовут, как каждого второго, – Радамель.
– Тогда и вам меня, возможно,
Мое: куда банальнее – Адель.
Как вам все это удается?
Опять я улыбаюсь из-за вас…
– Сие харизмою зовется,
Увы, но ей я не указ.
А если уж и быть серьезным,
То нахожу я все курьезным;
В воскресный выходной свой день
Мне вас в себя влюблять столь лень.
XV.
Ей нравилось, что он самоуверен,
Немного циник и, возможно, мизантроп.
Все ж в театральности умерен,
Не быть излишне фамильярным чтоб.
Ему в ней нравилась улыбка,
Смущенный исподлобья взгляд.
И шарм, что в меру, без избытка,
И милый женственный наряд.
Знакомые досель едва ли,
Они друг друга узнавали.
Ей оказалось двадцать лет,
Ценитель мифов и легенд.
Истфака МГУ студентка,
Для женщины весьма что редко.
Быть может, сказано и едко,
Но, согласитесь, очень метко:
Как скучно женщину любить,
Коль не о чем с ней говорить!
XVI.
Историки – народ особый!
Уж их, поверьте, я знавал.
Они иной немного пробы,
Не той, что «доктор прописал»;
Анализа критического кладезь,
Мышления особый вид.
Вы обыватель? Что же… кланьтесь!
Глупец внутри коль вас сидит,
И стадным чувством аль гонимы,
Вам вряд ли ваши херувимы
Помогут рабством не страдать,
Коль рабство – ваша благодать.
Уж извините мою резкость,
Но мне чужда столь эта мерзость!
Средь нас таких, надеюсь, нет.
Раскрою маленький секрет:
Питаю в вас надежду в свет!
Признаюсь также, что порой
Коверкаю слова искусно.
В угоду рифме их покой
Тревожу да меняю русло.
Ах, пунктуацию не чту!
К тому я заявить хочу:
Мне индульгенция дана
Творить подобные дела!
Я внемлю внутреннему такту;
Я, сам решаю, где «антракту»,
А где иным, всяк поэтическим делам,
Быть там аль тут, иль тут, аль там!
Плюю с высокой колокольни
На ор презренный: «Так нельзя!»
Не с вами, многие! Сторонний.
И вы мне, к счастью, не друзья…
XVII.
Адель – прелестная особа,
Я расскажу о ней немного.
Она – самарская татарка,
Рожденная в объятьях марта.
Отец – купец, а мать – для фарта
Читать любила Кисселя и Сартра.
Купец в наш век – предприниматель.
Ах, знал бы, милый мой читатель,
Поэту мир сколь этот тленен,
Когда роман осовременен!
Я б лучше о балах писал,
Но времена те не застал!
Поэтому прошу прощенья
За то, что это воскресенье
Друзей двух моего пера
Чтоб описать, чудесные слова
Я черпаю из тех времен,
В которые неистово влюблен.
Стать исключением из правил,
Отец ее, не захотев:
Учиться в златоглавую отправил,
Купить недвижимость сумев.
В просторном доме проживая,
Нужды и горестей не зная,
По плану жизнь ее текла.
Желать ли большего могла?
Она бывала за границей.
Миланом любовалась, Ниццей.
Маршрут меняя каждый год,
Жила, не ведая невзгод.
Он на три года ее старше.
Работает. Преподает.
В квартире съемной проживая,
Совсем иную жизнь ведет.
Казалось, из миров двух разных,
По-своему прекрасных, праздных,
Сошлись два человека,
Иронии радь смеха.
Глава II.
– Я тебя люблю.
– Но ты же меня практически не знаешь?
– А какое это отношение имеет к любви?
Эрих Мария Ремарк.
Когда я хочу услышать умного человека – Я начинаю говорить.