– И тогда… В меня закрадывается определённое подозрение.
– Да-да! Возможен вариант, когда душа остаётся в мёртвом теле, «думая», что оно живо. Она улетит из тела лишь тогда, когда оно разрушится. В легендах обычно говорят, что призрак должен исполнить некий долг, после чего исчезает. Дух Нелли связывает свою надежду именно с Серёгой, только ему он откроет личную тайну.
Оба подумали об одном и том же, но не решались произнести вслух столь невероятный поворот в потусторонней истории. Демид переменил тему:
– Что с Татьяной Михайловной?
– Она была доставлена в прединфарктном состоянии в реанимацию. Благо, что больница в пяти минутах езды от музея. Сейчас ей лучше, но врачи пока не пускают к ней.
Павшуку опять взбрела в голову вздорная мысль: «Коли она тут летает, мучается, бедная, то, может быть… Не всё потеряно? Да как к этому отнесётся Фыкин?»
Демиду подали знак, чтобы он садился в микроавтобус. Он пожал руку Владимиру, и они расстались.
***
Вундерлихт осторожно ступал по размякшей от дождя тропке. Она вела между зарослей вдоль берега Сарпы. Звёзды лишь изредка выглядывали из-за рваных туч.
Дитрих двигался тем же путём, что до него печальный Томас. Аптекарь опасался попасться кому-либо на глаза жителям Сарепты. Всё держалось на волоске! После того, как ночной сторож оповестил об отбое, никто не появлялся без нужды на улицах. И требовалась определённая ловкость, чтобы вырваться оттуда, где аптекарь был совсем недавно защищён лучше всего. Пришлось придумать целый план, чтобы улизнуть незаметным.
Помогла оказия. Накануне Вундерлихт испросил разрешения у Совета старейшин выехать за ворота колонии: местные ойраты призвали его к хану, который серьёзно занемог. Проведав его, аптекарь на обратной дороге свернул к устью Сарпы и спрятал в корнях старой ивы другую одежду.
Просто выйти из колонии, окружённой стенами с охраной, невозможно. И Дитрих поздно вечером пробрался к водяной мельнице у реки. Здесь утопил свои комзол с панталонами, привязав их к камню. И поплыл через неширокую Сарпу, держа в руке мешочек с самым необходимым.
Течением его отнесло ниже, чему, впрочем, Дитрих и не сопротивлялся. Кое-как пролез сквозь камыши, весь изрезавшись. И вот он на заветной тропинке. Добегает до места впадения Сарпы в Волгу, одевает у ивы новую одежду и направляется за крутояр, где едва горит костёрчик. Навстречу Вундерлихту поднимается молодой ойрат. Дитрих обещал ему хорошо заплатить, но кочевник и так не прочь помочь, ибо аптекарь излечил его отца. Долг платежом красен! Ойрат тихо свистнул, и из темени послышался топот копыт. Парень ничего не спрашивает, хотя подозревает, почему Дитрих тайком покидает колонию. Он знает то, что неведомо немцу. Прослышал, как приезжали далёкие соплеменники с севера, говорили с ханом. Ищут они иноземца, который покусился на их святыню в дацане, ждёт его суровое наказание. И ойрат не помог бы Дитриху, даже если он обещал парню хорошо заплатить. Дело в ином: как-то аптекарь излечил его отца, а долг платежом красен! Потому и помалкивает молодой ойрат. Ведь он знает, что немцу угрожает опасность ещё хуже: гелюнги провели обряд проклятия, и сколько бы святотатец не жил, последний день будет самым ужаснейшим для него.
А Вундерлихт доволен каурым жеребцом. «Отлично! С таким скакуном не всякий меня догонит, – радуется он. – Даже седло мне достал. Значит, не зря деньги потрачу». Дитрих не представлял, как он трясся бы на конской спине с попоной, как принято у ойратов. Кидает парню кошелёк с монетами. Затем хлещет коня, и уносится во тьму.
Дитрих не отчаялся бы на такой шаг, если бы его не ошарашили за последнее время две страшные вести. Сначала пронёсся слух, что пропал его друг Бресслер. Говорили, будто он сбежал из колонии. Но на следующее утро Йохана обнаружили убитым на склоне Ергеней. В груди Бресслера зияла большая дыра, словно его проткнули копьём, да так, что оно вышло ещё из спины. Никто не мог понять, что же произошло. Посчитали, что заезжий механик решил сбежать по неизвестной причине. Да, видимо, перевстретили его не то лихие люди, не то ойраты. «Не иначе, как ограбили», – шептались гернгутеры. И в Совете старейшин быстро закрыли щепетильный вопрос без лишних расследований.
Однако Вундерлихт был иного мнения. Перед тем – месяц назад – состоялся неприятный разговор с Йоханом:
– Пошёл я к Краутвурсту, как ты говорил. Подхожу к двери, слышу, Хайнрих беседует с Линдой и упоминает нас с тобой. Мол, дочь не вернуть, но я не оставлю без последствий это дело. Он ему: «Ты хочешь взять грех на душу?». «Нет, – отвечает он. – Пусть длань Господа в лице степняков-язычников покарает Вундерлихта. Они всё равно уцепились за собственную религию, не хотят признавать истинную веру, убивали наших проповедников. Потому без разницы, за что им жариться в преисподней – одним больше прегрешением или меньше». Но Линда не отставала: «А Бресслер? Он всё же может рассказать». «Ничего подобного, – возражает Хайнрих, – этого приберёт к рукам его же хозяин Вельзевула. Ведь они оба его слуги, занимаются непотребными вещами. Наш пастор прав, когда произносит с амвона: «Каждый умирает за своё дело или от своего собственного». Так пусть случится такое же с Бресслером. Я своими руками ничего не буду делать». Представляешь, какой набожный негодяй этот Краутвурст?
Дитрих предложил Йохану убираться отсюда немедля. Но Бресслер был из рискачей, да ещё захотел подзаработать: «Сделаю этому пивовару обещанное, получу деньги, и в тот же момент сбежим отсюда». Увы, Краутвурст оказался проворнее… Теперь Вундерлихт опасался, что до него тоже доберутся. Вспомнил, что на бледном лице Бресслера порой всё-таки возникала тень страха, несмотря на кураж. Дитрих не стал допытываться тогда, что же заказал ему пивовар.
Мчась сквозь ночь, аптекарь корил себя: «Почему не спросил, что от Йохана хотел Краутвурст?». Ближе к утру впереди показался Царицын. Вундерлихт не стал заезжать в него – а ну столкнёшься с бывшими братьями во Христе? «Нет уж, куплю что-нибудь съестное по дороге, в крайнем случае, потерплю сколько надо». Дал немного передохнуть коню и поскакал дальше, вдоль Волги.
***
В ноябре журналист узнал, что Татьяну Михайловну перевели из реанимации в обычную палату. Попросил в музее номер её мобильного телефона. Позвонив, разумеется, первым делом поинтересовался её самочувствием.
Голос Татьяны Михайловны был слаб. Они поболтали о том-сём. Потом Павшук осторожно полюбопытствовал:
– Что вас так напугало на спиритическом сеансе?
Журналисту почудилось, что на том конце провода напряглись. «Задел за живое», – понял он и несколько сменил тему: – Это правда, что стражником сокровищ покойной является механический рыцарь? По легенде этот бездушный воин вроде проткнул копьём не одного любители поживиться чужим добром.
– Совершенно верно! – поддержала эту тему библиотекарь. – Перед войной, когда начались репрессии против немцев, кирху отобрали у общины. Церковную утварь вывезли, здание превратили в склад. Когда здание перестраивали, пол в пристройке с торца провалился, и обнаружили тоннель. Вызвали двух милиционеров. С ними был ещё чекист, который полез первым в подземный ход. И пропал!.. Следом сунулся милиционер, потом вылез с криком: «Там Петро весь в крови! Сейчас вытащу». Да пропал тоже! Строители ничего не поймут со страху. Второй милиционер осветил ход фонариком и закричал: «Они мертвы! Я сбегаю в отделение за помощью». Через полтора часа примчалась подмога, принялись расширять узкий тоннель. Обнаружилось, что ход вёл в небольшую комнату. А там – стол с зелёным покрывалом, возле него – высокий позолоченный подсвечник, на стене – деревянный крест гернгутеров. У входа обнаружили нишу с железным рыцарем и окровавленными трупами. Тогда и вспомнили легенду о тайной усыпальнице невесты и механическом воине. Мол, того рыцаря сделал заезжий умелец из Германии. У входа сразу поставили охрану, чтобы до прибытия начальства не заходил.