– Почему? – голос ее встревожен.
– Входим в затяжной, но довольно крутой поворот. Как "американские горки", только не вверх-вниз, а в разные стороны.
Словно вспомнив ощущения на этом аттракционе, она поглубже вжимается в кресло и ее пальцы погружаются в мягкие кожаные подлокотники, проверяя, уверенно ли они держаться.
– Скоро привыкнешь. Их будет много. Рано или поздно тебе надоесть готовиться к каждому такому повороту. Просто расслабься и получай удовольствие – я пытаюсь ее успокоить.
Ее расширенные глаза и приподнятая бровь буквально требуют от меня разъяснений.
– Мы подходим к горам, разве ты не заметила, что мы довольно долго поднимались вверх?
Тем временем гул от колес нарастает. Чувствуется, что теперь они не просто следуют "проторенной дорожке", а стараются не вылететь с нее. И вот наш вагон тянет вправо. Я наваливаюсь на локоть, стремясь побороть выросшую тяжесть тела.
– Видишь как весело.
– Очень – кривится жена – Напомни мне, почему я согласилась поехать поездом?
– Потому, что это быстро и безопасно.
– Не вижу ничего безопасного в том, что нас всю дорогу будет так мотать. А это точно безопасно?
– Ну знаешь, не припомню, чтоб слышал об катастрофах на этой линии… Нет… не думаю, что это опасно. И потом, за много лет у меня ни разу не было ощущения, что он сейчас выскочит из колеи. Идет как по рельсам – я смеюсь – каламбур получился…
– А мне не очень смешно. Погода за окном, знаешь, не добавляет уверенности.
– Оо… Не будь занудой. Это необычные ощущения, тебе должно быть интересно их испытать.
Поезд снова выпрямляется в прямую линию и теперь слегка забирает влево.
В дверь купе легко постучали. Жена вскинула брови и выжидающе смотрит на меня. Я нахмурился, глубоко вздохнув. Меня раздражает эта глупая обязанность и я отвечаю жене взглядом, давая понять, что помню об этикете и ей не стоит так вызывающе напоминать мне об этом.
– Да, войдите.
Дверь купе открылась. В проходе стоял проводник нашего вагона – худощавый, высокого роста, но довольно сутулый мужчина, отчего вся внушительность его роста совсем не чувствовалась. На его лице тот отпечаток угодливости, свойственной людям долгое время проработавшим в сфере обслуживания.
Наверно неудобно с таким ростом смотреть на клиентов – подумал я – может быть поэтому жизнь заставила его согнуться, все таки его рост это скорее недостаток в такой работе. Не всем нравится когда на них смотрят свысока.
– Мадам… Сэр… Все ли у Вас хорошо? Вам достаточно удобно?
Он склонился, словно хотел сократить расстояние, чтоб услышать все наверняка.
– Да, все в порядке – ответил я и посмотрел на свою спутницу. Она потихоньку ерзает, вцепившись в подлокотники, словно на «низком старте" ожидает условного сигнала, чтоб сделать свое заявление после стандартного обмена любезностями. Я отвел взгляд к окну.
– А я бы хотела уточнить? Вот то, что наш поезд несется с такой скоростью, это нормально? Машинисту не кажется, что это чересчур, с таким снегопадом за окном?
– Смею вас заверить, мадам, что наш машинист выбирает наилучшую скорость, чтоб наши пассажиры ехали с должным комфортом и удобством, и при этом как можно быстрее достигли своих станций. Мы делаем все необходимое, чтоб обеспечить максимальную безопасность всех наших пассажиров.
– И все же, вы могли бы узнать все ли там в порядке? Может быть он потерял сознание и теперь несется сам того не ведая?
– Дорогая…
Резкий карающий взгляд был мне ответом.
– Да, мадам. Я сделаю все необходимое и обязательно сообщу вам о результатах.
Проводник сделал легкий поклон.
– Я могу сделать для вас что-то еще? Может быть чай? – спросил он.
– Нет, все в порядке – ответил я, давая понять, что ему пора.
– Мадам… Сэр…
Он снова слега кланяется и отступив на шаг назад, аккуратно закрывает дверь купе.
– Вот ты заметил? Они всегда отвечают с тем непроницаемым выражением лица, словно им плевать на то, что вокруг происходит? – спросила жена. Кажется она немного уязвлена.
– Думаю ты сгущаешь краски. Кажется ты была достаточно убедительна, чтоб он всерьез отнесся к твоей просьбе. Поверь, через пол часа его довольная физиономия отрапортует тебе, что он все узнал и может тебя заверить, что у машиниста все под контролем.
– Ага, да он уже и думать забыл. Мы увидим его не раньше очередного обхода, когда он, не моргнув и глазом, заявит мне, что выполнил мою просьбу и теперь с уверенность может мне сказать, что все в порядке.
– Ну ты так или иначе получишь свой ответ – улыбнулся я.
– Но дело же не в этом. Дело в безопасности. Сейчас он легкомысленно отнесется к свои обязанностям, затем машинист, а итог? Мы все в канаве.
– Или хуже того – торжественно отвечаю я – в пропасти.
– Не ёрничай. Ты же понимаешь о чем я – огрызнулась она. А затем надменно и слегка наигранно отвернулась к окну.
Я вынул большой палец из страниц, в том месте где заложил его и захлопнув книгу, слегка шлепнул по обложке ладонью. Жена возмущенно приподняла бровь, снова повернувшись ко мне, словно проверяя достаточно ли у меня оснований, чтоб так шуметь.
Я отложил книгу на диван, поодаль от себя, и молча, в упор, смотрю на жену. Она чувствует на себе мой взгляд и ее глаза бегают, словно сопротивляются естественному порыву взглянуть в ответ.
Наконец не выдержав, она смотрит мне в глаза и вскинув голову с вызовом спрашивает:
– Ну что?
– Ничего.
– Почему же ты на меня так нагло смотришь?
– Ну что ты, дорогая. Тебе показалось – язвительно парирую я.
Она снова резко вызывающе отворачивается. Она делает так очень часто. Наигранно начинает дуться и строить из себя недотрогу. В нашем возрасте это одна из немногих возможностей проявить чувства, отличные от обыденных – досады и усталости. А впрочем еще и нежности, и какой-то стерильной, неестественной радости. Мне это нравится. Так я каждый раз, словно вновь завоевываю ее.
***
– Думаешь он уже там? – спросил я, бессмысленно глядя в темноту за окном.
– Кто? Твой брат? – откликнулась она, оторвавшись от журнала и открыто глядя мне в глаза.
Ее лицо приобрело то, холодно-безразличное выражение, которое всегда проявляется, когда наши разговоры касаются семьи – словно ничего нового она не надеется услышать, ведь все это мы обсуждали множество раз.
– Да…
– Конечно уже там. Ты же сам знаешь.
– Знаю. И мне снова придется пройти через это.
– Несомненно.
– Вот хоть бы раз, его очень важные дела не позволили ему явиться раньше и не успеть подстроить ее настроение на этот, удобный ему, лад.
– Почему это так тебя раздражает? Это ведь значит, что только когда он держит все под контролем, ему комфортно. Это проявление слабости.
– Ты считаешь? Но почему они не видят этого? Почему потакают ему?
– Они и его родители. Боюсь они этого просто не замечают. А даже если и замечают, разве не должны они проявить терпение.
– О нет. И ты туда же. Я тоже их сын, но никогда не чувствовал ничего похожего по отношению к себе. Мои слабости не были поводом для снисхождения.
– Ты начинаешь себя жалеть и становишься жалким.
– Вовсе нет. Просто у меня это никак ну укладывается в голове. Кажется и ты теперь защищаешь его.
– О боже, не пори чушь. Я вижу это так же как и ты. Это тоже раздражает меня. Но просто выкинь это из головы. Если ты накрутишь себя и явишься к ним таким, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Постоянно кручу это в голове, но все равно не могу к этому привыкнуть. Эти его снисходительные манеры, когда он появляется за спинами родителей с бокалом вина и невинно так наблюдает как мы приветствуем друг друга. А затем небрежно, мимоходом приветствует меня, словно мы отвлекли их от чего-то важного и нам всем нужно быстрее покончить с ритуалом, чтоб он мог продолжить очередной важный рассказ о своих успехах.