Вам может показаться, что я доктринерствую, но это действительно так.
Беседуя с Корли по телефону, Кабаков рассказал ему о выводах Рэчел.
— Ну что ж, теперь нам совсем немного надо — всего-навсего отыскать его среди примерно сорока миллионов белых мужчин, — заметил фэбээровец. — Да Господи, не обижайтесь вы, я же понимаю — в этом деле все может оказаться полезным.
Сообщение Корли о том, как идет розыск катера, было совсем не обнадеживающим. Таможенники вместе с нью-йоркской полицией обследовали все верфи на Сити-Айленде и в Нассо, а полиция Суффолка проверила весь портовый бассейн Лонг-Айленда. Полиция штата Нью-Джерси опросила всех владельцев верфей, вплоть до таких легендарных создателей яхт и катеров, как Рыбович, Трампи и Хаккинз. Опросили и менее крупных владельцев верфей и мастеров, которые все еще строили суда из дерева. Никто ни на одной из верфей не смог опознать беглое судно.
— Катера, лодки, яхты… — пробормотала себе под нос Рэчел.
Кабаков не отрываясь смотрел в окно, на летящие за стеклом снежные хлопья. Рэчел накрывала на стол к обеду. Он пытался вспомнить что-то, не прямыми усилиями памяти, а как бы используя боковое зрение, чтобы лучше видеть в темноте. Метод, к которому прибегли, чтобы убрать Музи… Что-то в связи с этим постоянно беспокоило Кабакова. Где это уже использовалось раньше? В одной из десятков тысяч докладных, прошедших через его руки в штабном кабинете МОССАДа в последние пять-шесть лет, упоминалась бомба в холодильнике. Он помнил, что докладная была в папке старого образца, из коричневого картона, со скоросшивателем. Это означало, что она попала на его стол до 1972 года. В 1972 году МОССАД взял на вооружение совсем другие папки, чтобы облегчить микрофильмирование. Еще одно воспоминание — словно вспышка: инструкция, розданная подразделениям боевиков по его приказу много лет назад. О методах установки мин-ловушек. В инструкции объяснялось устройство ртутных выключателей, в то время широко применявшихся арабскими партизанами. Кроме того, там говорилось и об электрических приспособлениях разного рода.
Он уже принялся было сочинять телеграмму в МОССАД, включая в нее отрывочную информацию, какую удалось восстановить в памяти, когда вдруг, неожиданно для него самого, он вспомнил: Сирия, 1971 год. Разведчик МОССАДа погиб во время взрыва в одном доме в Дамаске. Взрывное устройство было небольшим, но холодильник разнесло вдребезги. Совпадение? Кабаков позвонил в консульство Израиля и продиктовал телеграмму. Служащий консульства напомнил ему, что в Тель-Авиве сейчас четыре утра.
— А по Гринвичу сейчас во всем мире — два часа ночи, приятель, — сказал ему Кабаков. — Мы работаем без выходных и не закрываем контору на ночь. Отправляйте телеграмму.
Холодная декабрьская изморось жалила лицо и шею Мошевского, поджидавшего такси на углу улицы. Он пропустил три «доджа» и наконец увидел то, что ему было нужно, — вместительный «чеккер», баржей плывущий в суетливом потоке машин. Мошевский хотел, чтобы в автомобиле было побольше места и Кабакову не пришлось бы сгибать больную ногу. Он попросил водителя подъехать к самому крыльцу дома в середине квартала. Кабаков проковылял к машине и устроился на сиденье рядом с Мошевским. Он назвал адрес консульства Израиля.
Кабаков отдохнул, как ему предписывала Рэчел. Теперь он решил взяться за дело. Разумеется, он мог бы позвонить послу Теллу и из квартиры Рэчел, но ему необходим был самый надежный из телефонов — телефон, снабженный шифратором. Он решил обратиться с просьбой к властям предержащим в Тель-Авиве, чтобы те, в свою очередь, попросили госдепартамент США обратиться за помощью к русским. Просьба Кабакова могла пойти по инстанциям только с одобрения посла. Обращение к русским за помощью с точки зрения профессиональной гордости было для Кабакова делом весьма неприятным.