Например, «узелки». Название этого безобразия, конечно, безобидное, только последствия для некоторых были серьезные. Как я писал выше, дом был коридорной системы с комнатами налево и направо по коридору, двери в комнатах открывались вовнутрь. Так вот, договорившись, мы в обговоренное раннее утреннее время, выскальзывали из квартир, предлог был элементарный – шли в туалет, поднимались на последний этаж, припасенной заранее толстой бельевой веревкой связывали за ручки, расположенные напротив друг друга двери. Связав все моментально бежали назад.
Можно представить возмущенные крики жильцов, когда они не могли выйти из комнат, чтобы умыться, приготовить завтрак, не говоря о том, что надо было идти на работу. И не из одной квартиры, а всех 15-и (последняя связывалась с туалетной дверью). После долгих ругательств, хором и по одиночке, угроз и упрашиваний – выпустить из квартир, приходилось взывать о помощи ниже живущих соседей, через окна и балконы, наперебой объясняя идиотизм ситуации. Соседи, что были ниже, конечно, даже и представить не могли причину «коллективного помешательства» всего верхнего этажа. Одни давали совет не идти на работу, другие, истерически хохотали, видя комичность ситуации.
Нам доставалось, мне – больше. Конечно, не всем сестрам доставалось по серьге, если Авто никогда, ни при каких обстоятельствах, ни в чем не признавался, то я, привыкший говорить правду и знавший, что за всё надо держать ответ – сознавался и стоически переносил наказания, которые не отличались в таких случаях гуманностью.
Таких проказ было немало.
«Рыбалка», когда сидя на сараях мы соревновались, кто больше поймает на удочку кур, бегавших по двору. Ловили подсечкой на большой крючок, когда они клевали приманку-зерно.
«Рокировка», когда меняли кастрюли с готовившимся обедом на соседскую с… другого этажа, последствия были совершенно непредсказуемые, от хохота и слез, до… рукоприкладства.
Ну, и по мелочам, заливали водой коробки спичек или подливали в умывальники… керосин.
Как говорится, капля камень точит, и когда мы, наловив штук 10 кошек и привязав к их хвостам консервные банки с дымовушками внутри, запустили в коридор и те, обезумев от грохота банок и едкого, густого дыма, носились, как угорелые, с душераздирающими воплями, сшибая все, что попадалось на пути, царапая не успевших увернуться, оцепеневших от страха домохозяек – терпенье лопнуло!
На экстренном собрании жильцов с представителем районной милиции, лишив слова «защиту» за попустительство и неудовлетворительную воспитательную работу, постановили отправить хулиганов в ИНТЕРНАТ! И отправили! Авто – в грузинский, размещавшийся за забором двора, теперь это Иняз, а меня – в русский, 4-ю школу-интернат, в последствии, физмат школа им. Комарова.
Интернат
Чтобы узнать, что такое Ад, надо туда попасть, но попав туда рассказать о нем уже невозможно, оттуда не возвращаются. Разница между адом и интернатом с детдомом в том, что оттуда есть обратная «дорога к храму». И если из интерната она существует реально, то из детдома многое зависит от государства и людей.
Травмирующее и деформирующее действие интерната на детскую психику трудно переоценить. Даже детдом (за редким исключением) не оказывает такого угнетающе-депрессивного воздействия на детскую психику, как интернат. Пребывая в этом заведении психика ребенка ввергается в два совершенно противоположных состояния. От так необходимых ребенку чувств защищенности, близости родных сердцу людей, привычной обстановки, чувства постоянного соучастия, чувства, если не всеобщего обожания, то нужности, когда по выходным ложась в «свою» кровать всем естеством ощущаешь спокойствие, исходящее от родительской ауры, до доводящей до исступления невыносимой психической боли, прострации, ситуации, когда еще не устоявшаяся психика ребенка калечится от чувства ненужности, отстраненности, холодной, даже ирреальной стадности, непонимания и неучастия, а порой и просто жестокости, как со стороны сверстников, так и взрослых, со всепоглощающим чувством ожидания выходных, постоянными взорами на дорогу ведущую не то в рай, не то из ада, где могут в любой момент появиться такие постоянно ожидаемые родные лица.
Когда ложишься в «свою» кровать в интернате, бесконечно одинокий, укрывшись с головой одеялом, начинаешь задыхаться от слезливой жалости к себе, тогда лишь за одно прикосновение теплой материнской руки можно простить все на свете.
Потихоньку проваливаясь в сон психика немного дает возможность расслабиться, зарядиться положительными эмоциями, так как только во сне все эти дневные грезы, превращаются в «реальность» сна. А утром… снова в бой.
В нашем втором классе насчитывалось человек более двух десятков человек, часть из которых были чисто детдомовцы их на выходные никто не забирал. Часть были интернатовцы, их на выходные забирали домой. Как следствие – две группировки. Одна – сплоченные, так как знали друг друга с пеленок, жестокие, озлобленные на «маменькиных» сынков, с четкой иерархией и законами близкими к зековским – детдомовцы. Вторая – интернатовцы, выдернутые из теплых семейных гнезд и вброшенные в чуждое «никуда», разрозненные, растерянные, с красными от частых слез глазами, в которых читался лишь один вопрос «за что»? Если во время уроков все было как-то ничего, терпимо, то вечером, когда оказывались в спальном корпусе и воспитателей (о них особый рассказ) не было рядом, начиналось самое страшное, я думаю, у многих оставившее след на всю жизнь – воспитание. Группой детдомовцев выбирался один из другого лагеря, наиболее крупный и сильный, чтобы другие потом не рыпались, начинали его «ломать». Издевательства были страшные и по своей жестокости, и изощрённости. Но главное, они были бесконечные из-за отсутствия у детей каких-либо тормозов.
В классе был Толик, у которого была ампутирована нога ниже колена. И довольно крупный для своих восьми лет мальчик-интернатовец, которого детдомовцы и выбрали объектом «ломки». Так в течение пяти ночей, как только он засыпал его, будили, тыча культей Толика ему в лицо. Через два дня он стал писаться, а на пятую ночь с ним случился припадок, его увезла скорая и больше мы его не видели. Не забывайте, это были дети восьми-девяти лет! Это происшествие, так сильно подействовало на интернатовцев, что на месяц они были полностью деморализованы и детдомовцы их просто обирали, а непокорных нещадно били, как в открытую – стаей, так и ночью делая «темную». Отбиралось все, начиная от какой-то провизии, что приносилась из дома, заканчивая одеждой и обувью, которую детдомовцы носили всю неделю и лишь перед уходом интернатовца домой, в субботу – возвращали, чтобы дома не заметили.
Любые изъяны во внешности, в поведении, в здоровье или говоре, высмеивались нещадно и зло. Почти у всех были клички, непонятно за что и кем данные, но почти все унизительные. «Рыжий пёсичка» – детдомовец из Очамчира, единственный мой близкий по интернату друг, с которым я поддерживал связь даже через восемь лет после интерната, «Козявинчи- букахинчи», «Сопля», «Сыкун» и т. д. Воровство, особо сухарей из тумбочки в спальне нещадно каралось, невзирая на лица!
Мое полковничье воспитание давало о себе знать. Со временем сплотил интернатовцев и мы дали достойный отпор, издевательства прекратились. Особым признанием моих заслуг в примирении было то, что мне ни одна сторона не дала какую-нибудь унизительную кличку. «Свои» звали по имени, а «чужие», чем я очень гордился – профессором, так как я частенько рассказывал на ночь рассказы Э. По, Честертона и даже изредка Э. Золя, которого я читал дома, украдкой по выходным.