Она села на велосипед, но спустя всего несколько метров силы ее покинули. Вик слезла с сиденья и принялась толкать байк, опустив голову с повисшими волосами. Браслет ее матери свободно болтался на потном запястье. Она про него уже почти забыла.
Вик толкала велосипед по желтеющей траве заднего двора – мимо игровой площадки, на которой больше не играла, мимо покрытых ржавчиной качелей. Она бросила велосипед на дорожке и зашла в дом. Она мечтала попасть в свою спальню, прилечь и отдохнуть. Но, услышав жестяной щелчок на кухне, решила посмотреть, кто там находился.
Это был ее отец. Он стоял к ней спиной, держа бутылку «Штро». Другой рукой отец водил под струей холодной воды в рукомойнике, поворачивая костяшки пальцев под водопроводным краном.
Вик не знала, сколько времени ее не было дома. Часы на тостере делу не помогали. Они вновь и вновь мигали на 00:00, словно их только что перезагрузили. Свет не горел. Комнату наполняли только тени позднего вечера.
– Папа, – устало спросила она, едва ли признав собственный голос, – сколько сейчас времени?
Он посмотрел на газовую плиту, затем покачал головой.
– Будь я проклят, если знаю. Минут пять назад мигнул свет. Кажется, вся улица…
Он оглянулся на нее и вопросительно приподнял брови.
– В чем дело? С тобой все в порядке?
Он выключил воду и схватил полотенце, чтобы вытереть руку.
– Не очень выглядишь.
Она засмеялась, напряженно и невесело.
– То же самое говорил Пит.
Казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека – словно из другого конца длинного тоннеля.
– Какой еще Пит?
– С Хэмптон-бич.
– Вик?
– Я в порядке.
Она безуспешно попыталась сглотнуть. Ее мучила жажда, хотя Вик даже не осознавала этого, пока не увидела в отцовской руке холодный напиток. Она на миг закрыла глаза и представила запотевший стакан холодного грейпфрутового сока. От этой мысли она захотела пить еще больше каждой клеточкой тела.
– Мне очень хочется пить. У нас есть сок?
– Прости, малышка. Холодильник почти пустой. Мама еще не ходила в магазин.
– Она уже уснула?
– Не знаю, – ответил он. И хотя он не сказал этого вслух, но окончание фразы «и знать не хочу» явственно читалось в его тоне.
– Ой! – вспомнила Вик и, стянув браслет с запястья, положила его на кухонный стол. – Когда она проснется, передай, что я нашла браслет.
Он захлопнул дверь холодильника и посмотрел на Вик, потом на браслет, затем обратно на нее.
– Где же?..
– В машине. Между сиденьями.
В комнате неожиданно потемнело, словно солнце исчезло за огромным облаком. Вик покачнулась.
Отец коснулся ее лица тыльной стороной руки, которой держал бутылку рома. Свои костяшки он обо что-то стер.
– Господи, ты вся горишь! Эй, Лин?
– Я в порядке, – сказала ему Вик. – Мне бы просто полежать минуту.
Она не собиралась ложиться прямо там. Она хотела вернуться в свою спальню и вытянуться под потрясающим новым плакатом Дэвида Хассельхоффа. Но ноги вдруг подогнулись, и она упала. Отец поймал ее, прежде чем она ударилась об пол. Он подхватил ее в воздухе – одной рукой под ноги, другой за спину – и вынес в коридор.
– Лин, – снова позвал Крис Маккуин.
Линда вышла из спальни, прижимая к углу рта мокрую мочалку. Пушистые каштановые волосы были взлохмачены, а глаза – сонными, словно она только что проснулась. Однако ее взгляд тут же прояснился, как только она увидела Пацанку на руках мужа.
Отец донес ее до детской. Линда вытянула руку с тонкими пальцами, откинула волосы с лица Вик и прижала ладонь к ее лбу. Кожа матери была холодной и гладкой, и от ее прикосновения девочка задрожала – то ли из-за тошноты, то ли от удовольствия. Родители больше друг на друга не сердились. Если бы Пацанка знала, что для их примирения всего лишь нужно было заболеть, она бы не гоняла через мост в поисках браслета, а просто сунула пальцы в рот.
– Что с ней случилось?
– Она упала в обморок, – ответил Крис.
– Не падала, – поправила его Пацанка.
– У нее температура под тридцать восемь, упала в обморок, еще и спорит со мной, – восхитился отец.
Ее мать опустила мочалку, которую прижимала ко рту.
– Тепловой удар. Три часа в машине, потом поездка на велосипеде без солнцезащитного крема. Она ничего не пила, кроме прокисшего молочного коктейля.
– Это фраппе, – поправила ее Вик. – Там это называют фраппе. А ты губу поранила.
Ее мать лизнула уголок раздувшихся губ.
– Пойду налью стакан воды и возьму ибупрофен. Нам обоим не помешает.
– Забери на кухне свой браслет, – сказал Крис. – Он лежит на столе.
Линда сделала пару шагов, прежде чем до нее дошли слова мужа. Она оглянулась. Крис Маккуин стоял у дверей в комнату Вик, по-прежнему держа дочь на руках. Пацанка уже видела Дэвида Хассельхоффа над своей кроватью. Тот улыбался и выглядел так, словно едва сдерживал желание ей подмигнуть: «А ты хороша, подруга».
– Браслет был в машине, – сказал Крис. – Пацанка его нашла.
Дом
Вик спала.
Ее сны представляли собой бессвязную череду неподвижных образов: человек в противогазе на цементном полу, мертвая собака с размозженной головой на обочине дороги, лес из высоких сосен, увешанных слепыми белыми ангелами.
Последний образ был таким живым и таинственно-пугающим – сверкающие ангелы, свисающие с ветвей мрачных сосен двадцать метров высотой, которые покачивались на ветру, словно опьяневшие кутилы на языческой церемонии, – что она чуть не разрыдалась.
Она пыталась закричать, но не могла издать ни звука. Ее погребла под собой удушающая темная лавина – большая, как гора, куча мягкого безвоздушного вещества. Она старалась выбраться из-под нее, отчаянно прокапывая себе проход наружу, со всем гневом, на который была способна, из последних сил молотя руками, пока внезапно не поняла, что сидит в своей постели, покрывшись потом. Отец сидел у нее за спиной на краю кровати и держал ее за запястья.
– Вик, – говорил он. – Вик! Расслабься. Ты мне чуть голову не свернула, так сильно ударила. Тише. Это папа.
– Ох, – сказала она. Отец освободил ее, и она опустила руки. – Извини.
Он сжал свою челюсть между большим и указательным пальцами и поворочал ее немного туда-сюда.
– Кажется, нормально. Видимо, есть за что.
– За что?
– Не знаю. За что-нибудь. Все мы в итоге получим по заслугам.
Вик склонилась к нему, поцеловала в щетинистый подбородок, и он улыбнулся.
– Температура уменьшилась, – сказал отец. – Тебе лучше?
Девочка пожала плечами. Она ведь выбралась из-под кучи черных одеял и зловещих рождественских елей – значит, ей уже лучше.
– Ты была не в себе, – сказал он. – Такой бред несла.
– Что я говорила?
– Что-то про летучих мышей, улетающих с моста, – ответил отец. – Наверное, ты имела в виду колокольню.
– Да. Я имела в виду… То есть нет! Я говорила о мосте.
На какое-то мгновение Вик забыла о Коротком Пути.
– Пап, а что случилось с мостом?
– Каким?
– Старым крытым мостом. Он исчез.
– А, ты об этом, – ответил отец. – Вроде какой-то тупой сукин сын пытался проехать по нему на машине, но убился сам и обрушил вместе с собой большую часть моста. Остальное демонтировали строители. Поэтому я просил, чтобы ты не ездила к этой чертовой штуке. Его стоило снести до конца еще лет двадцать назад.
Она вздрогнула.
– Посмотрела бы ты на себя, – произнес отец. – Дрожишь, как мелкий песик.
Она вспомнила свой лихорадочный сон, в котором видела пса с размозженной головой. Внезапно мир озарила вспышка яркого света, а затем все погрузилось в темноту. Когда зрение прояснилось, отец прижимал к ее груди резиновое ведро.
– Если что-то попросится наружу, – сказал он, – постарайся попасть в ведро. Господи, больше ни ногой в чертов «Терри».
В памяти возник образ потного Пита и липкие ленты, покрытые мертвыми мухами. Ее вырвало.
Отец вышел с ведром и вернулся со стаканом ледяной воды.
Она опустошила стакан в три глотка. Вода была такой холодной, что Вик снова задрожала. Крис навалил на нее одеял, обнял за плечи и молча ждал, пока дрожь пройдет. Как хорошо, что папа был здесь! Они так славно молчали. Вик постепенно ускользала в сон. Ускользала или, возможно, уезжала… Даже с закрытыми глазами она чувствовала, что снова мчится на своем велосипеде, без усилий погружаясь в темноту и покой.