Стойпоры истал он в школепослушным итихим
мальчиком - что, разумеется, еще больше отдалило его от остальных.
Но школа дает ребенку еще и другой, большой и новый опыт: здесь ребенок
впервыесталкиваетсяс иерархическим устройством жизни. Правда, идо сего
времени ему приходилось повиноваться некоторым людям; вотмама велит что-то
сделать - но мама-то ведь наша, иона существует для того, чтобы варить нам
еду, и еще она целует и ласкает; папа бушует порой - зато в другой раз можно
взобраться кнему наколениилиуцепитьсяза еготолстый палец. Другие
взрослыетожеиногдаодергивают тебя или ругают, но этопустяки, и можно
просто убежать. А вот учитель - совсем другое дело; учительдля того только
и создан,чтоб делать замечания и приказывать. И нельзя убежать, спрятаться
- толькокраснеешь и от стыдаготов провалитьсясквозь землю. И ужникак
невозможновскарабкаться к нему на колениили уцепиться зачистовымытую
руку; он - всегда над тобой, недоступный и неприкосновенный. А законоучитель
- еще того пуще. Погладит он тебя по голове -и значитэто не простотебя
погладили, аотличили и возвысили над прочими, итыс трудомсдерживаешь
слезы благодарностии гордости. Дошколы был у мальчика свой мир, а вокруг
него -множество замкнутых, таинственных миров:пекаря,каменотеса и всех
других.Теперьжемирразделилсянадвое:мирвысших-тамучитель,
законоучительиещете,комупозволеноразговариватьс ними, тоесть
аптекарь, доктор, нотариус,судья; и - мир обычных людей, где -папы иих
дети. Папы живут в мастерских и лавках и только выходятпостоять па пороге,
словно обречены держаться своих домов; а люди из мира высших встречаютсяна
площади, широким жестом снимают друг перед другом шляпы, они могут постоять,
беседуя, или пройтись немного вместе. И их стол в трактире на площади накрыт
белойскатертью, тогда как скатерти на других столах - в краснуюили синюю
клеточку; их стол чем-то похож на алтарь. Теперь-тоя понимаю, чтои белая
этаскатерть была вовсенетакужсвежа, исвященник нашбыл толстый,
добродушный и страдал насморком, иучитель был этакий деревенскийбобыль с
красным носом. Но в ту пору они воплощали для меня нечто высшее и чуть ли не
сверхчеловеческое. То было первое разделение мира по рангам и власти.
А я был тихий, прилежный ученик, и меня ставили в пример остальным;но
втайнеядо дрожи душевной восхищался сыноммаляра, сорванцом и шалопаем,
которыйозорствомсвоим доводилучителядоисступления и однажды укусил
священника за палец.
Этого мальчишку чутьли не боялись иничегоне могли с ним поделать.
Его моглилупить как угодно -он только смеялся им в глаза:что быто ни
было,а плакать былонижеего дикарского достоинства.Ктознает,-быть
может,то обстоятельство, что сын маляране взял меня в товарищи,сыграло
самуюрешающую роль в моейжизни. А я быотдал все на свете,только б он
дружил со мной. Раз как-то,не помню уж, что он там вытворял, но балкой ему
раздробило пальцы; все дети закричали - он один не проронил ни звука, только
побледнел истиснул зубы.