– Конфеты или проделка? – Я вытянул руки, как зомби, состроил рожу, как у мертвеца, и забубнил гробовым голосом: – Конфеты-или-проделка-конфеты-или-проделка-конфеты-или-проделка…
Во что бы то ни стало надо было отвлечь папино внимание! Сунья еще не успела скинуть свою простыню, если папа не станет приглядываться, он, может, и не заметит, что привидение – мусульманка.
– Кто это с тобой? – буркнул папа.
Я и глазом не успел моргнуть, тем более придумать какое-нибудь английское имя, а Сунья уже отозвалась:
– Я Сунья.
И папа вдруг улыбнулся!
– Очень приятно, – ответил он. От него пахло пивом. – Вы с Джеймсом учитесь в одной школе?
Сунья затараторила:
– Мы учимся в одном классе, и сидим за одним столом, и у нас все общее – и конфеты, и секреты!
Папа удивленно шевельнул бровями, но по лицу было видно, что он доволен.
– Надеюсь, ты тоже славно потрудилась, – пошутил он.
Сунья засмеялась и сказала:
– Само собой, мистер Мэттьюз!
А я таращился, таращился на папу, который улыбнулся мусульманке и предложил подвезти ее домой.
Мы пристегнули ремни. Мой ремень так меня зажал, даже жарко стало. Если родители Суньи во дворе, или если у них отдернуты шторы, или если они выбегут на улицу сказать спасибо, папа увидит их смуглую кожу и взбесится. Машина виляла по дороге, и я все думал про те ролики по телевизору – про вождение в нетрезвом состоянии. Там в конце все всегда умирают. У меня на душе кошки скребли: зачем только я разрешил Сунье сесть в машину, когда папа явно перебрал лишнего. А Сунья преспокойненько жевала конфеты и болтала без умолку. Я по голосу слышал, что она улыбается, как будто у каждого ее слова была радостная мордашка. Она говорила, что всю свою жизнь живет в Озерном крае, что папа у нее доктор, а мама ветеринар, что у нее два брата – один заканчивает школу, а другой учится в Оксфорде.
– Толковая семья, – уважительно отозвался папа.
– Вон тот дом справа, – показала Сунья, и мы притормозили у больших ворот.
За шторами горел свет, но на улице никого не было.
– Спасибо, что подвезли, – сказала Сунья, выскакивая из машины и размахивая своим пакетом. А я только и видел, что ее смуглые пальцы, и молился, как никогда горячо, чтобы папа не заметил.
Но он улыбнулся и сказал:
– Всегда пожалуйста, милая.
И Сунья убежала в развевающейся на ветру белой простыне.
Папа развернулся и поехал в обратную сторону. А я смотрел в заднее стекло и видел, как Сунья скрылась в воротах. Папа глянул на меня в зеркало заднего обзора:
– Она что, твоя подружка?
Я покраснел и сказал:
– Еще чего.
А папа засмеялся:
– А было бы здорово, сынок. По-моему, Соня хорошая девочка.
И мне вдруг захотелось заорать во все горло: ЕЕ ЗОВУТ СУНЬЯ, И ОНА МУСУЛЬМАНКА! Просто чтоб услышать, что он на это скажет. Я ведь отлично понимал: если бы папа увидел Сунью в хиджабе, а не в дурацкой простыне, он бы не счел ее хорошей девочкой. Ни за что на свете.
9
Сегодня утром мы занимались в библиотеке. Я взял книжку про викторианцев. Там говорилось, что в старые времена женщины сидели дома и воспитывали детей, а на работу не ходили и никогда не бросали своих мужей, потому что получить развод было трудно и очень дорого. Я как раз подумал: вот было бы здорово жить в Викторианскую эпоху, и тут у меня на спине оказалась чья-то рука. Я был уверен, что это Дэниел, и как заору: «Миссис Фармер!» – хотя там была табличка «Ш-ш-ш! Это библиотека ».
А она спрашивает:
– В чем дело?
Я говорю:
– Он щиплется!
Но рука была директорская.