– Девятьсот тридцать семь, – и пожала плечами, – скучноватый выдался денек. – Мы оба фыркнули. – Ну а ты, Человек-паук?
Я почесал в затылке:
– Восемьсот тринадцать. Но я поздновато взялся за дело, да и закончил рано.
Мы громко расхохотались. Мы так дурачились каждый божий день, и нам не надоедало.
Странновато было видеть Сунью не в классе и не на школьном дворе. Она сидела под каштаном, на коленях у нее лежал пластиковый пакет, а сбоку – белая простыня. Я не сразу сел рядом, сначала внимательно оглядел местность. Оранжевые листья на деревьях пожухли и сморщились, как кожа у стариков, когда они засидятся на солнышке. Папа сейчас в магазине, пошел за выпивкой. Этот лес совсем в другой стороне, но у меня все равно душа была не на месте.
Я вообще только в последнюю минуту решил пойти. Одно дело дружить с мусульманкой в школе и совсем другое – встречаться с ней в выходные. Сунья позвала меня на «конфетную охоту», и я согласился, начисто забыв про папу. Думал только про то, сколько конфет мы раздобудем, и какие шутки сыграем, и насколько это будет веселее, чем все прежние Хэллоуины в Лондоне, потому что на этот раз я буду не один. А утром стащил несколько бинтов, чтобы смастерить костюм мумии, и мне вдруг стало совестно. Мы ели хлопья перед телевизором. Показывали новости, и у дикторши кожа была того же цвета, что у Суньи. Папа буркнул:
– Черномазая! Эти проклятые пакистанцы уже до Би-би-си добрались.
А что в этом плохого?
– Может, она вовсе и не из Пакистана, – невольно вырвалось у меня.
У Джас брови полезли на лоб, под самую розовую челку. Папа переключил канал. Там шел мультик.
– Что ты сказал? – тихо спросил он, а у самого даже костяшки побелели, так он сжал пульт.
– Ничего, – ответил я.
Папа кивнул:
– Я так и думал. – И бросил взгляд на урну.
Когда Сунья накинула на голову простыню, у меня отлегло от сердца. Она вырезала две круглые дырки для глаз и одну длинную, как сосиска, для рта, но в прорезях совсем не было видно, какого цвета у нее кожа.
– Классный костюмчик, – сказал я, а она ответила:
– У тебя тоже.
Ну, положим, мой выглядел диковато, потому что бинтов мне не хватило и пришлось взять розовую туалетную бумагу.
– Только бы дождь не пошел, – сказал я.
Сунья хихикнула:
– А то тебя смоет!
За три часа мы обошли все до единого дома в округе и набили конфетами два большущих пакета. А потом устроились под каштаном, чтобы все это слопать. Кругом было черным-черно, только небо сверкало миллионами звезд. Они походили на крошечные свечки, и на одну секунду мне подумалось, что они зажглись специально для нас с Суньей, ради нашего волшебного пикника. Мы столько смеялись, что у меня бока заболели. Наверное, это был лучший день в моей жизни. Я так и хотел сказать Сунье, но побоялся – еще подумает, что я нюня. Поэтому сказал только:
– Тот дядька…
И мы снова зашлись от хохота. Он последний потребовал проделку, и я вытащил из-за спины водяной пистолет. Дядька пригнулся, а ничего не было! Сунья называет это отвлекающим маневром. То есть мой пистолет отвлек его от настоящей проделки – это когда Сунья швырнула в дом бомбу-вонючку. Но дядька-то ничего не заметил, потому что зажмурился в ожидании воды! Тогда Сунья крикнула: «Попался!» И дядька захлопнул дверь у нас перед носом. Только мы не ушли, мы подкрались к окну и заглянули в холл. Дядька сел на диван. Через минуту он наморщил нос. Через десять секунд откинул назад голову и принюхался. А еще через десять принялся изучать подметки башмаков. Решил небось, что вляпался в собачьи какашки. Сунья зажала мне рукой рот, потому что я слишком громко прыснул.