За дверями был узкий продольный коридор, по которому я пошел в сторону отеля. Встретил рабочего в комбинезоне, администратора в костюме с бейджем и группу каких-то спешивших пассажиров с чемоданами. Можно было проехать на транспортере, но я решил пройти по галерее – 500 метров с огромными иллюминаторами с красивейшей имитацией космоса, подлетающих и улетающих кораблей. Между иллюминаторами вдоль стен были банкоматы, магазинчики, диваны на которых сидели люди (сейчас и далее людьми называем всех разумных существ независимо от расы и социального положения. Я не коммунист и не демократ по убеждениям, но мне просто так удобней). Были какие-то группки людей, весело болтавших и хихикавших. Я бы остановился и просто постоял рядом, но как-то неудобно. А вообще, я в открытом космосе больше года, и живые голоса, смех, кажутся чем-то настолько охрененным… На выходе из галереи над аркой, ведущей в отель, красовалось «Добро пожаловать!» и впереди ждала шумная веселая бурлящая жизнь.
На ресепшене были живые девчонки, а не роботы. Они улыбались мне, здоровались со мной и мило спрашивали, как долетел. В такие секунды млеешь, как плейшнер и харахоришься, как брюс уиллис. Глядя в эти игривые глаза, не станешь жлобиться, а широким жестом, улыбаясь, закажешь номер по лучше – с удобствами, на этаже бизнес-класса…
Получив из прелестной руки карту-ключ, я еще раз улыбнулся, подмигнул, и пошел бросать якорь в номер. Ехал в лифте с какими-то барыгами, обсуждавшими цены на хлеб и пиво. На этаже вышел в общий зал – зеленые ковры, кожаные диваны и кресла вокруг, журчащие фонтаны, камни, цветы, большой экран телевизора и огромные щели иллюминаторов. Бар из которого пахло кофе. Все просто благоухало престижем и благорасположением.
Прошел в коридор мимо улыбчивой горничной и добрался до своего номера. Нормальная кровать, телевизор, холодильник, стол. Оглянув вокруг себя быстрым взглядом, зафиксировал мысль, что здесь можно спать, работать, бухать с корешами, сюда можно привести девушку.
До встречи в Камелоте оставался еще час, я плюхнулся на кровать поверх красного покрывала и врубил местный телек. Внешние новости по местному каналу не транслировались, чтоб не вызвать споров. Тут в основном были музыкальные передачи и сериалы. Давно не смотрел МузТВ, вот и занялся этим, за одно узнавая, что хоть сейчас слушает народ. Какие-то парни с Горгоны, мотали хвостами и клешнями, брызгали гормонами и юным максимализмом, пацанячьей агрессией и подростковым инфантилизмом, рубили басами и хрипами – рок-н-ролл. Потом прелестница с Лебедя проникновенно выдавала про любовь. В общем, все норм. Год, что меня не было, прошел без революций в искусстве. Пора в Камелот.
Кабак был сделан а-ля средневековый замок. Приглушенный красноватый свет, как от факелов, камин в общем зале, дубовая мебель. По сторонам отдельные ниши со столами. В общем зале по средине танцпол. Шест посередине обещал стриптиз к вечеру. Радость знал хорошие места. Он улыбался в одной из ниш своей фирменной гагаринской улыбкой от уха до уха и сидел за массивным столом. Я заулыбался сам, искренней счастливой лыбой, и пошел к нему. Он встал, и мы обнялись, хлопнули друг друга по рукам и, радостные, уселись на деревянные лавки.
Всегда удивляло, почему мы не стареем и вообще не меняемся внешне. Всегда узнавал «своих» с Хомланда в толпе за километр… Вот и Радость, сидевший рядом, ничуть не изменился за столько эпох. Можно, конечно, отыскать на лице несколько морщин, можно посчитать, что лицо стало по суше и чуть все-таки вытянулось. Но секрет весь в глазах. У большинства после тридцатника они гаснут, после сорока твердеют, после пятидесяти мутнеют. У Радости из глаз по-прежнему горели огоньки, как от семафоров в ночи, как от маяков или от стыковочных ориентиров. Иногда жесткие, иногда теплые, бывает, хитрые или под…бывающие огоньки из-за которых чувствуешь, что имеешь дело с живым человеком и сам тоже являешься живым.
Мы уже хохотали, курили и хлебали вискарь. Вспоминали учебку, однокашников – кто кого где видел. Про общего кореша на Аполлоне не вспоминали, зато Радость, оказывается, знал о моих похождениях в долине Чобан. «Я уж думал, тебя правда подстрелили», – ржал он, глядя на официантку в средневековом стилизованном прикиде, принесшую мясо (!). Мы впились зубами в стейки из чего-то похожего на свинину, и сладострастно кусали, жевали, глотали, подкидывая в пасти овощи типа огурцов и помидоров.
У Радости было ко мне деловое предложение. Он собирал команду 5-7 хороших стрелков для прохождения нового шутера. Игра была новая, но на ней уже были большие ставки. Надо было скрытно для большинства участников игры пристрелить местного босса. Заказчики Радости обязались доставить на нужный уровень игры в нужную локацию со всем необходимым оружием и опциями. Обещали даже не просто хорошо заплатить, но и вывести оттуда живыми. Дело предстояло не простое. Не факт, что получится с первого раза. Аванс, уже полученный рыжим командиром, позволял сделать три попытки. «Дело стремное, молчаливое. Грохнуть могут легко. Платят норм. Команду почти собрал – если ты согласен, то можно считать нас укомплектованными».
Я сказал, что подумаю до завтра, и мы заказали еще виски. В голове уже шумело, когда у шеста появилась стриптизерша и заиграла соответствующая музыка. Радость сказал, что на 45-й сейчас тусует женский ансамбль и танцгруппа с Лебедя («Тебе же, Бр, лебедихи всегда нравились»). А еще обещал познакомить с интересными киношниками – «молодняк, пипец, талантливый и перспективный, могут пригодиться, ты же искусство любишь»).
Наконец, в голове стало жарко, плечи размякли, кровь кипятком ходила по жилам, в глазах весело играли эффекты опьянения – объекты вокруг меняли плотность, яркость и контрастность, появляясь и исчезая, стриптизерша казалась перед самым носом и был виден пот у нее на спине, когда она изогнулась.
В противоположную нишу за стол уселись трое бычар – таких всегда трудно разобрать, бандиты они или менты. Плоские квадратные большие морды, челюсти, плечи тоже огромные и квадратные. Уселись не как мы, откинувшись на спинки и широко раскинув руки, а сгрудились лбами к середине стола, сжав кулаки на столах перед собой. Заказали, правда, как и мы – мясо и вискарь. Я уже понимал, что будет дальше, и был этому рад. По всему было видно, что Камелот – это место, где это разрешается или по крайней мере не возбраняется. Никаких сладких парочек, интеллигенции, детей не видать. Мебель деревянная, посуда металлическая – все небьющееся.
Я глянул в глаза Радости и спросил, когда? Он мечтательно глянул на стойку бара и сказал: «Когда попросят бармена включить блатняк».
Мы смотрели на танцовщицу у шеста, старательно выветривая излишки хмеля и не обновляя его пока новыми порциями – ждали, когда нас догонят быки. Они были матерыми спринтерами, опрокидывали стаканы, как, строчили из пулемета. Сосредоточенно, не улыбаясь и не разговаривая толком, пили, как будто работали или воевали. Через полчаса они уже возбужденно бычили, цепляли соседей и, наконец, крикнули в бар – Э, поставь, короче, Грэда, про третью ходку!
Словно этого не достаточно, один из них ткнул пальцем в нас и пробурчал своему товарищу в ухо – и эти пидоры тут, скайвокеры, нах». Его товарищ поднял голову и с трудом нацелил на меня взгляд. «Сам ты пидор», – не усложняя, сказал я ему туда в этот взгляд громко и внятно, чтоб точно расслышал через весь зал.
Они, все трое встали из-за стола и в боевом порядке углом вперед пошли к нам. Чтоб нивелировать их численное превосходство, мы решили не выходить в зал, а ждать их у себя в нише, за своим столом, полагаясь не только на себя, но и на бутылки, тарелки и на сам стол, если потребуется. Он сглупили, влезли в нишу, сели к нам на лавки и в тесном пространстве между столом и стенами стали боком, скользя седалищами по скамьям, сближаться с нами. Третий и вовсе не влез сюда, и стоял перед столом пока не при делах.