Людо встал в 11.00. Я печатала до 2.00. То есть работала на протяжении почти семи часов подряд — очень неплохой результат, удалось компенсировать затраты на концерт, такси и мороженое. Я подумала: первое — если работать в таком темпе каждый день, можно сэкономить массу времени и денег; и второе — если бы я могла сыграть произведение 60 раз за 7 часов, то, возможно, научилась бы его играть. И мне страшно захотелось еще раз услышать балладу Брамса, опус 10 № 2, которую удалось послушать вчера на концерте всего один раз.
Я взяла Людо в книжный магазин & приобрела там «Фортепьянные произведения Брамса», том I, & принесла его домой. За компьютером я просидела сегодня достаточно, к тому же не спала ни минуты, а потому решила, что могу позволить себе немного расслабиться. Могу хотя бы попробовать сыграть это произведение; и вот я начала играть, всего одну музыкальную фразу, повторяя ее вновь и вновь, пытаясь таким образом ее разнообразить. Но она всякий раз звучала одинаково, за тем исключением, что временами я умудрялась сделать несколько ошибок, временами — много, и всего лишь раз — ни одной. Я играла одну и ту же музыкальную фразу снова и снова, пока наконец она не стала состоять из массы ошибок, и когда я в десятый раз сыграла ее с целым морем ошибок, Людо начал хохотать.
Я развернулась на табурете и посмотрела на него. Он продолжал хохотать.
Тут мне захотелось треснуть его как следует, если он еще хотя бы на секунду задержится в этой комнате. Но я сдержалась, встала, пошла наверх в ванную н захлопнула за собой дверь. В ванной стоял страшный холод. Я опустила крышку унитаза и уселась на него.
Где-то я прочитала об одном эксперименте, который проводился с новорожденными обезьянками. Им подсовывали суррогатных тряпичных матерей, которые вели себя просто чудовищно. Одна выпускала в детеныша струи воздуха, другая была снабжена специальным устройством — выбрасывала проволочную раму, которая резко отталкивала его, и он падал на пол. У третьей по команде выскакивали острые медные шипы. Реакция маленьких обезьян была всегда одинакова: они еще крепче прижимались к этому монстру или же, если их отшвырнули, терпеливо ждали, пока не исчезнут шипы, а потом возвращались к своей «матери» и снова крепко прижимались к ней. Порой я кажусь самой себе именно таким монстром, с шипами, проволокой & струями воздуха. И хотя исследователям не удалось доказать, что подобное поведение суррогатных матерей развивает у детенышей психопатию, однако... Позже исследователи отказались от работы с тряпичными матерями & попробовали вместо них монстров из плоти и крови. Они выращивали самок обезьян в строжайшей изоляции, затем проводили спаривание & когда рождались детеныши, некоторые матери проявляли к ним полное безразличие, а другие обращались с потомством с особой жестокостью. Порой имел место даже летальный исход — озверевшие мамаши прокусывали череп детеныша, или же швыряли его об пол, или же тискали & терзали до тех пор, пока он не погибал.
И я подумала: нет, к этой проблеме следует подойти рационально. Или лучше вообще о ней не думать. Я подумала: сегодня мне не удалось поспать, так что пойду и лягу в постель, а когда проснусь, все предстанет в совсем другом свете.
Я подумала: этот эксперимент вызвал больше вопросов, чем ответов. Куда как интересней было бы составить психологический портрет человека, который, вместо того чтобы заниматься Аристархом и Зенодотом, посвящает всю свою жизнь и время развитию психопатии у собственного детеныша. Я пыталась убедить себя, что главным исследователем был, по всей видимости, какой-нибудь детеныш доспоковской эпохи. Я была почти уверена, что до Спока существовал хотя бы один врач, создавший теорию, что младенца следует кормить только по расписанию, не обращая внимания на его крики, плач и прочее, но хотелось бы знать наверняка.