Когда сегодня утром его нашли, он наполовину был обморожен. Ну а с тобой-то что? Что у тебя болит?
Я сказал, что все в порядке и мне уже лучше. Больше ни о чем мама не спрашивала, и я не стал ей рассказывать о том разговоре с бабушкой, потому что это слишком сложно объяснять. Но с тех пор я не пью молоко с какао и не играю в лодки из печенья.
Спустя пятнадцать дней после того как дедушка чуть не умер от обморожения, мама сказала, что ему стало лучше и врачи хотят выписать его из больницы.
Пока дедушка болел (по словам мамы, еле дышал), он постоянно спрашивал об Альфонсине и Феличе. Мама отвезла Альфонсину к Эмилио и, чтобы дедушка не волновался, сказала ему, что она у нас и чувствует себя отлично. А Феличе мы однажды навестили. В те дни опять были заморозки, и дедушка всю ночь не спал, боясь, что почки погибнут. Дерево было в полном порядке. Я забрался наверх, чтобы посмотреть на почки, и увидел, что они набухли.
Наверное, когда дедушка вернется домой, уже распустятся цветы. Но когда я сказал об этом маме, она лишь покачала головой:
— Не думаю, что он сможет так быстро вернуться.
Вскоре мама сообщила, что дедушку хотят выписать, и тогда между ней, бабушкой, дедушкой и папой разразился ужасный спор. Дедушка любой ценой хотел вернуться к себе домой, а все считали это безумием.
— Пусть его хоть еще немного подержат в больнице, — сказала бабушка Антониэтта.
Папа ответил, что это не выход из положения, но все-таки поговорил с врачами, и дедушку не выписывали еще неделю. В конце недели дедушка сообщил, что чувствует себя хорошо и выйдет из больницы даже в том случае, если его привяжут к кровати.
Мама вернулась от него очень взволнованная.
— Он не может поехать домой, он просто не в состоянии жить один.
— И какие варианты? — спросил папа. — У себя он жить не может, в доме престарелых тоже…
Мама бросила на него испепеляющий взгляд:
— Можно было бы оставить его здесь на некоторое время, а там посмотрим…
— Посмотрим?! Думаешь, твой отец, со всеми его привычками, будет жить в квартире?
— Что ты хочешь этим сказать?
Папа пожал плечами и вышел.
— Вот так всегда! — сказала мама трагически. — А его родителям и этой паршивой собаке все можно!
Когда мама обзывала Флоппи, это означало, что она в ярости и может с минуты на минуту начать ссору.
Тогда я кое-что придумал:
— А что, если мы возьмем домой Альфонсину? Тогда дедушка, может, и согласится переехать.
— Альфонсину? И куда мы ее денем?
— Почему, если у бабушки с дедушкой есть Флоппи, мы не можем взять Альфонсину, которая уж точно поумней будет? — сказал я.
— А ведь правда! Но ухаживать за ней вы с дедушкой будете сами, я не собираюсь этим заниматься.
Я поклялся, что мы позаботимся об Альфонсине и она не доставит маме хлопот. Мне пришлось три раза пообещать это папе, потому что он никак не хотел мне верить. Наконец я сказал ему:
— Если она хоть раз тебя побеспокоит, можешь выставить из дома и ее, и меня, и дедушку вместе с нами.
И тогда папа согласился:
— Ладно, возьмем и гусыню! Слава богу, хоть не корова.
Иногда папа бывал очень остроумен.
За день до того, как дедушку выписали из больницы, мы с мамой поехали к Эмилио за Альфонсиной. Она гуляла по двору и, завидев нас, понеслась навстречу, стала кричать и хлопать крыльями.
— Что она делает? — спросила мама, потому что ничего не смыслит в гусынях. — Хочет напасть на нас?
Я был ужасно рад видеть Альфонсину и рассказал ей, что мы едем к дедушке и что перед этим ей нужно как следует помыться.