– Мой отец – порядочный человек. Он хорошо к тебе относится.
– Возможно, что и так. Среди русских и украинцев всегда было много благородных людей. Надеюсь, и сейчас тоже. Еврея Бейлиса, между прочим, служащего хлебозавода на Подоле, защищали лучшие юристы, а учёные, писатели, общественные деятели России выступили с воззванием против мракобесного суда, за честь и достоинство народа. Как еврейского, так и своего, которое было бы униженно несправедливым юдофобским приговором. И они тогда победили, – искренно проговорил Яков. – Но чёрная сотня здесь тоже всегда была, есть и будет, она бессмертна.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь?
– Твой отец наверняка не глупый человек, раз в такие верхи попал. И он понимает, что в один прекрасный день я могу поставить вопрос об отъезде. При таком окружении это ему, скорее всего, повредит.
Лена обиженно вскинула глаза, её прекрасное лицо порозовело.
– Отъезд, зачем тебе он нужен? Это же сумасшествие какое-то.
– Сотни тысяч. Неужели все сумасшедшие? – усмехнулся Яков.
– Значит у тех, кто уезжает или уже уехал, были свои причины, – не уступала Лена.
– Ты можешь сейчас гарантировать, что у меня, у моих родителей или родственников не найдётся каких-либо причин?
– Я не знаю.
– Вот и я тоже не могу тебе ничего обещать. Я очень тебя люблю, Лена. Поэтому хочу быть честным перед тобой. Я не знаю, как может всё повернуться здесь, не могу просчитать свою, нет, нашу судьбу на всю жизнь. Я не бог и не пророк. Ты должна это принять в расчёт и решить – если так случится, поедешь со мной, бросишь ли все ваши богатства, родителей, родину, наконец?
Короткий звонок в дверь мгновенно вернул их к действительности. Напряжённое лицо Лены приобрело выражение девичьей озабоченности.
– Ой, Яшенька, это мои вернулись. Который час? Ого, половина двенадцатого. Ну и заболтались мы. Я даже постель свою не заправила.
Звонок настойчиво повторился.
– Поговори с отцом о чём-нибудь, хорошо? – попросила Лена. – Пойду открою.
6
Наступил конец лета, та замечательная пора, когда жара уже спала и на город, на всё сущее в нём опустилось благодатное мягкое тепло. Однажды Яков возвращался домой через парк Политехнического института. В городе было много больших парков, но этот недалеко от дома он любил особенно. Вековые тополя, вязы, клёны и каштаны росли здесь дружной гурьбой. Их тесное зелёное братство бережно хранило прохладу в знойный день и желанный для окрестной детворы снег даже тогда, когда по открытым весеннему солнцу улицам безудержным потоком катила талая обжигающая холодом ладони и ступни вода.
Яков знал в нём каждую тропинку, каждый заблудившийся в ветвях фонарь. Он мог пройти его даже в полной темноте, ни разу не ошибившись и не споткнувшись о выступ каменистой дорожки. Вот уже лет двенадцать, как семья перебралась в этот район. С тех пор он не раз ходил здесь с дедушкой и бабушкой, приезжавших навестить внука, пробегал со школьными друзьями, встречался и целовался с девушками в укромных закоулках парка.
Яков вышел на центральную аллею и вскоре издали увидел мужчину и женщину, которые, обнявшись, сидели на скамейке. Он подошёл поближе, и в это время друг школьных и студенческих лет Миша поднялся навстречу ему. Они пожали руки и похлопали друг друга по плечу. Юля загадочно улыбнулась ему в ответ на его приветствие. Яков с первого взгляда заметил в них какую-то перемену – на их лицах царила загадочная счастливая блажь. Заинтригованный и не желающий долго пребывать в томительном неведении, спросил:
– Что вы тут делаете? Интуиция подсказывает мне, что-то стряслось. Вы просто сияете.
– Пожалуй, уже можно сказать, – задумавшись на мгновение, проговорила Юля.
– Яша, ты первый, кому мы рассказываем. Даже родители ещё не знают. Только что из клиники. Получили подтверждение. У нас будет ребёнок, говорят – мальчик.
Впервые Яков увидел её на студенческом балу во дворце культуры, куда она пришла вместе с Мишей. Красавицей Юля не была, но его поразило тогда в ней то женское обаяние, которое порой действует на мужчину сильней, чем холодная красота. Она была интеллигентна и обладала хорошим вкусом, и Яков решил за ней приударить. Юля благосклонно отнеслась к его ухаживанию, явно симпатизируя красивому и загадочному парню. Но скрываемое до поры вскоре стало явным, и отношения между друзьями сразу охладились. Миша ни в чём не попрекал Якова, но тот не мог не почувствовать с трудом сдерживаемую ревность и однажды вызвал его на откровенный разговор. Нарушенный им несколько старомодный кодекс мужской чести, которому он старался следовать, подсказывал ему, что женщина не должна стоять между ними и что дружба важней личного счастья, построенного на её руинах. Объяснение было трудным, Миша не хотел ничего менять, но Яков настоял на своём и перестал встречаться с Юлей под предлогом подготовки к экзаменам. Женская интуиция её не обманула, она поняла причину разрыва приятных, чувственных отношений, которые стремительно катились к неминуемой и желанной для неё связи. Со временем она успокоилась, и встречи её с Мишей возобновились. Потом была шумная еврейская свадьба на Березняках. Молодые явно были влюблены друг в друга, и Яков искренне радовался счастью, которым они были обязаны ему. Миша работал инженером на заводе, а Юля не без труда устроилась врачом в кардиологическую клинику. Благополучная семья в начале своего долгого пути по неизведанным дорогам жизни.
Яков стоял, подбирая нужные слова и чуть кося на едва обозначившийся живот Юли.
– Вы молодцы. Давно пора поставить национальные кадры на поток. За хорошее начало не грех бы и выпить, – попытался пошутить Яков.
– Это ты сильно сказал «на поток», – подхватил остроумный Миша, – но нам с этим вдвоём без твоей помощи не справиться. Жениться ещё не надумал? Ты с Леной великолепно смотришься, а дети ваши будут просто ангелочками.
Мишка расплылся в блаженной улыбке. Яков посмотрел на Юлю, она поймала его взгляд, и её лицо едва заметно покрылось нежной краской стыда. В приглушённом пышными кронами деревьев свете дня он увидел, как она похорошела, какой мягкой и женственной стала её стройная фигура.
– Не в красоте самой счастье. Недавно прочитал мемуары Анн Филипп, жены Жерара Филиппа. Красавицей она не была, а он её боготворил. До сих пор никто не сумел внятно объяснить человечеству, что такое любовь.
– Ты философ, Яша, – съязвил Миша.
– О женитьбе я пока всерьёз не думал. Погулять ещё хочется. Семья – это другая действительность, куча обязанностей, дети.
– Значит, не созрел ты, дружище, – Миша усмехнулся и взглянул на жену. – Рады были увидеться. Нам пора. Нужно известить родителей о счастье, которое их ожидает.
– Уезжать не собираетесь? – крикнул им вдогонку Яков.
– А нам и здесь хорошо, – ответил Миша и махнул ему рукой.
7
Казавшееся незыблемым и вечным братство народов начало стремительно рушиться, экономические проблемы росли и множились, захватывая в свой плен и обычную, повседневную городскую жизнь. Начались перебои воды и электроэнергии, на многих улицах по ночам стало темно из-за вынужденной экономии и отсутствия светильников для замены их в бесчисленных перегоревших фонарях. Люди теперь боялись гулять по вечерам и старались добраться домой после работы засветло. Свет в парке не включался уже давно, и сейчас он был погружён в тёмный причудливый мрак. Яков шёл своим обычным бодрым шагом, не оглядываясь и не озираясь по сторонам. Мысли его были сосредоточены на программе, разработку которой завершал в последние дни. Отладка модулей, протекавшая до вчерашнего дня без задержек, натолкнулась на какую-то принципиальную, глубоко засевшую проблему. Его мозг настойчиво сканировал и анализировал главную часть программы, пытаясь обнаружить заложенную там ошибку. Так опытный охотник выслеживает зверя, упорно отыскивая заметные только ему следы на тропе, примятости травы, обломанные ветки кустарника и ловя обострённым слухом едва слышимые шорохи. Упругая поступь кроссовок задавала ритм и чёткость ходу его мысли, звучно отражаясь от призрачно серых стволов деревьев. Иногда Яков позволял себе отдохнуть, и тогда мозг его самопроизвольно переключался, и впечатления от последней встречи с Леной и их нелёгкого разговора завладевали его вниманием. Он принялся разбираться в своих внутренних проблемах подобно тому, как последовательно и настойчиво прослеживал жёсткую логику программ. Ему было важно понять себя, так как ясно представлял цену ошибки для них обоих.