Он не был выдающимся журналистом, но кое-какие его статьи бывало мелькали в крупных газетах. Поговаривали, что кому-то они даже нравились.
– Вы знаете, где родились?
– Кажется, в какой-то деревне на окраине Портсмута. Мы потом быстро перебрались в Бельгию, – уже более заинтересовано ответил мужчина. Женщина перед ним отчего-то неуютно заерзала на стуле и Мартис решил подняться, чтобы смотреть подростку прямо в глаза.
– И какой это был год?
– Ну, я думаю, ты и сам достаточно неглуп, чтобы посчитать. К тому же мне «посчастливилось» стать ровесником трагедии в Женеве, – снова послышались удивленные возгласы, как будто в этот год никто больше не рождался. К чему этот паренек клонил?
Мальчик, казалось, тоже был поражен, даже напуган. Его розовощекое веснушчатое лицо вмиг побледнело, юношеский блеск в глазах потух, и он словно постарел на несколько десятков лет.
– Мне…жаль, – заплетающимся языком произнес он, да так, что услышать могли только первые ряды.
Женщина впереди неожиданно затрясласть, и Мартис с испугом подумал, что у нее начался приступ эпилепсии. Но его отвлек очаровательно чарующий голос Маргарет Авельсон:
– И вы абсолютно уверены в своем поле? – отстраненно произнесла она.
Мужчине показалось, что его тоже начинает трясти:
– Да за кого вы меня принимаете!? Конечно же я все это знаю и во всем уверен! Что за цирк вы разводите! Хватит отвлекать добропорядочных людей от более важных дел!
Он в порыве злости пнул кресло впереди и развернулся, чтобы уйти, но тут та самая подозрительная зрительница в первом ряду резко подскочила и изошлась пронзительным толи криком, то ли плачем и кинулась на сцену, грозясь кулаками несчастному подростку. Тот же вместо того, чтобы в испуге отскочить, замер, как столб, и не мигая, с грустью в глазах смотрел на свою нападавшею. Высокая и, похоже, достаточно мускулистая женщина успела пару раз ударить мальчика по голове своей увесистой сумкой так, что тот отлетел к боковой стенке и замер там. Затем неуравновешенную от него оттащила охрана. Дама вырывалась, скалилась и кричала на весь зал: «Не смей! Не смей извинятся! Твои слова ничего не стоят! Ты мерзкий, лживый убл…». А затем ей заткнули рот первой попавшейся тряпкой и увели со сцены.
Мартис стоял, не двигаясь, хотя, казалось бы, мог так же, как Донарс, подорваться и побежать спасать несчастного. Но его поразила эта сцена, и он хотел запомнить ее всю целиком: разъярённая обезумевшая женщина, мальчик со стеклянными глазами, блондинка, ставшая чуть поодаль и смотревшая на избиение не мигая, и ведущий, который прибежал на крики и ошарашенно замер. Его искаженное страхом лицо Мартис запомнил отчетливее всего, а затем, насладившись этим с полна, он поднял с пола выроненные Донарсом блокнот и ручку. Правая рука как будто сама по себе взметнулась вверх. Наступила тишина. Слегка выждав, как полагалось только истинному профессионалу, журналист произнес:
– Ну что ж, господин ведущий, и как же вы это объясните?
И в этот момент эфир прервался.
[Клинт Лайман]
Внутри него зародилось смятение. Он не знал, как это должно было отразиться на лице, но чувствовал, что познал нечто новое. Когда ту, что не жалея сил ударила его, увели охранники, наступила неловкая тишина. До этого момента Клинт не знал, что тишина может иметь эмоциональную окраску.
– Эй, ты как? В порядке? – какая-то женщина помогла ему подняться и провела за сцену, чтобы найти что-то холодное.
– Не переживайте, все хорошо, – мальчишка так искренне улыбнулся, что дама на порядок старше его вдруг смущенно отвела взгляд.
– В следующий раз, как увидишь, что тебя пытаются ударить, – уворачивайся, – обратился к Клинту показавшийся в проходе журналист, с которым ему посчастливилось беседовать пару минут назад. – И чего только застыл, как столб?
– Вы тоже были не особо поворотливы, сэр. Прекрасно понимаю, как тяжело быстро реагировать в ваши годы.
Клинт действительно представлял себе ситуацию, но из уст мальчишки это звучало издевкой. Раньше ему бы и в голову не пришло, что у одной и той же фразы может быть разный смысл.
Мартис заинтересованно глянул на юношу.
– А ты, похоже, из прямолинейных. Мне нравятся такие. Хотя твоя речь на сцене меня порядком вывела из себя. Что за ахинею ты, черт возьми, нес? Неужели канал уже не в состоянии заплатить даже сценаристу? – мужчина разочарованно вздохнул. – Не стоит участвовать в подобных мероприятиях, чтобы они там тебе не обещали.
– Ничего.
Клинту нравилось это слово на вкус. Такое ностальгически обжигающее.
– Что, прости?
– Они ничего мне не обещали. Это я им обещал, – он немного помедлил, ожидая, когда «зритель» созреет. – Мы все поклялись рассказать правду, но передумали. Нет, струсили.
Лайман наблюдал, как брови журналиста поползли вверх, придавая лицу глуповатый вид. Раньше Клинту нравилось удивлять людей, шокировать, вводить в ступор своими хаотичным и непоследовательными действиями. Скольких же он обрел этим на гибель?
– Хочешь сказать, что правда веришь в то, что эти люди пытаются всем навязать? Кому в здравом уме придет в голову вспоминать звезду, умершую столетия назад? Что нам до всего этого? Даже семейные разборки моих соседей и то показались мне интереснее! – Мартис задумчиво усмехнулся. – Эти идиоты уже почти одиннадцать лет совместной жизни не могут определиться, кто на какой стороне кровати спит.
Слушая в уже в пол уха, Клинт краем глаза наблюдал за только что зашедшей Маргарет, которая тут же направилась вдаль помещения. Именно там, в углу на скамейке, оставили тучную женщину лет тридцати со странно впавшими щеками и огромными синяками под глазами. В черных волосах уже блестела седина, взгляд был затуманен, возможно, она пила. На свой возраст женщина едва ли выглядела, но юноша подсознательно уже знал про нее все. Было достаточно лишь одной фразы, чтобы понять, за что та так его ненавидит. Он сам себя ненавидел за это.
Охранник стоял от женщины чуть поодаль, видно мало желая встречаться с ней лоб в лоб. На его щеке виднелся красные следы от ногтей. Клинт инстинктивно потрогал рукой свой ушиб.
– Может все же обратиться к врачу? – вновь подала голос женщина, что привела его сюда. Он уже успел о ней забыть. Дурная привычка. – Вдруг это сотрясение.
Но подросток лишь в очередной раз покачал головой. Собственная боль его отрезвляла. Маргарет тем временем о чем-то оживленно болтала с нападавшей. Неужели хочет предложить присоединиться? Это было меньшее, на что Клинт сейчас рассчитывал. Впрочем, у него была своя задача.
– Господин Мартис, – юноша прервал поток речи, который по-прежнему продолжал литься из рта журналиста. – то, что я говорил на сцене…, – он замялся. – В общем простите…
– Да не переживай, я и не такого наслушался. Главное, больше не лезь в подобное, и все будет хорошо, – Леон Мартис по-отцовски потрепал Клинту волосы, от чего у того по всему телу пробежали мурашки.
Юноше отчего-то стало чертовки неловко рушить его устоявшуюся систему мира. Наверняка, он неплохо живет, игнорируя все, выходящие за пределы нормы. Даже можно сказать – правильно. Чем сильнее забиваешь голову всякими «а если», тем глубже погружаешься в сомнения. Леон Мартис отрицал сомнения. Это было видно по его невозмутимому лицу. Скажи ему любой доказанный факт, о котором он не знает, и мужчина найдет тысячи способ доказать его нереальность. Привычки журналиста въелись в саму суть его личности. Рушить такую стабильную систему – сущее преступление.
– Простите, – снова повторил Клинт, – но я говорил серьезно. Боюсь, что все те вопросы, на которые вы так легко отвечали в зале, являются самыми сложными для нас.
– И почему же? – все также беззаботно поинтересовался Мартис, попутно провожая взглядом симпатичную девушку, помогшую пареньку.