Само увольнение Меф помнил, как состояние обморока штангиста. По ощущениям, он с раннего утра крутился в безвоздушном пространстве, согбенный в позу эмбриона и назад головой. Поэтому восстановить последовательность происходивших с ним событий, даже изрядно поднатужившись, не мог от слова «никак». Единственным светлым пятном было то, что, приехав домой по окончанию мороки, в состоянии нервной энтропии он пошёл выбрасывать мусор на улицу, чего с ним, в силу наличия в доме мусоропровода, отродясь не случалось. Следующим кадром в памяти всплывала огороженная со всех сторон и окрашенная тёмно-коричневый краской контейнерная площадка, закрытая на распашные металлические двери. Меф размотал проволоку, отворил створки и прошёл вглубь. Определив по месту назначения пакеты с мусором, в которые он сгрёб всё, что могло напомнить ему хоть что-то с недавней работы, его глаза упёрлись в стоявшую на бортике кирпичной кладки запечатанную бутылку шампанского. На улице вступал в права знойный август, традиционное время катастроф и катаклизмов. Уличное марево душило нещадно, так что выпить хоть что-нибудь показалось тогда Мефу весьма и весьма неплохой идеей. Он подошёл и взял бутылку в руки. На её этикетке курсивом под ручную вязь красовалась лишь одна фраза «С Новым Годом!», более никаких опознавательных знаков на бутылке не было. Фодя машинально сунул её подмышку и направился в сторону подъезда. Ещё поднимаясь в лифте, он, исходя из принципа «будь, что будет», решил приговорить шампусик дома, хотя не пил перед этим года три. «Не просто так же мне её послали?», – оправдывал перед совестью такое своё решение Меф.
Войдя в квартиру, он, первым делом, не разуваясь, судорожно содрал с горлышка бутылки фольгу, раскрутил мюзле и, отпустив пробку в потолок, в два приёма, давясь пеной, осушил содержимое до дна. С последним глотком на смену послевкусию от произошедшего к нему вернулся вкус к жизни. «Полусладкое», – вслух определил Меф, оставил опустошённую бутылку у двери и, пройдя на кухню, жадно закурил. с четвёртой затяжки его отпустило, и события последних недель показались кошмарным сном, рассказанным у пионерского костра. Меф не любил вспоминать эту историю, слишком много знакового, таинственного и недодуманного было в ней. Единственное, что он полностью из неё вынес, так это ещё ни разу не подводивший его принцип – в любой ситуации «быть или не быть» поступать по присказке «эх, была-не была». Тем не менее, сейчас, когда прошлое спонтанно и самовольно заполнило все уголки сознания, Мефа отпустило. Не с четвёртой затяжки, но полностью, в соответствии и по сценарию событий того дня.