Я украдкой покосилась на нее. Похоже, смерть Ульяны расстраивала ее меньше, чем предстоящие расходы на священника. Не желая продолжать тему, я захлопнула дверь в гостиную.
– Я в душ.
– Ты точно не…
– Мам, тебе показалось.
– Ну да, наверно. Но вот послушай!
– Я в душ, – громко повторила я и направилась в ванную, постоянно прислушиваясь. Не может быть, чтобы нам обеим показалось. Показалось же, да – или я себе это только что придумала?
Наспех высушив волосы и натянув чистую футболку и джинсы, я поехала на встречу с Димой.
При свете дня парк, откуда он вчера забрал меня, вовсе не казался таким большим. Аллеи, редко засаженные молодыми деревьями, пустующие в середине рабочего дня лавочки и маленький пруд с мутной водой являли собой плачевную картину. Это место даже парком было не назвать – так, небольшой сквер с водохранилищем.
Дима ждал меня у той самой лавки, где я готовилась вчера ночевать. Я молча протянула ему мобильный.
– Ничего не хочешь сказать? – спросил он, глядя куда-то в сторону.
Я замерла. Что он успел узнать? И что я могу ему рассказать, не рискуя сойти за сумасшедшую?
Вспомнилась манера Лестера отвечать вопросом на вопрос.
– О чем?
– Что вчера произошло на самом деле?
– С предками поссорилась.
Я сунула руки поглубже в карманы джинсов. Как рассказать ему о том, что случилось утром? Как описать Лестера, который идеально подходит для того, чтобы его выдумал какой-нибудь чокнутый любитель аниме, и совсем не подходит для реального мира?
– И все?
– Нет.
Дима упер руки в бока – еще один жест, которого он за собой не замечает, когда недоволен. Потом вдруг притянул меня к себе. Я прижалась щекой к серебряному пентаклю на его груди. От него пахло туалетной водой и кожей – Дима был в своей неизменной косухе.
– У меня тетка умерла сегодня утром, – пробормотала я в его куртку. – Дома.
Дима крепче прижал меня к себе, точно собирался защитить от всего мира.
– Ты как?
– Нормально.
– Точно?
– Хм… – еще немного, и изображение пентакля впечатается мне в щеку навечно. – Ты меня задушишь.
– Извини, – он чуть ослабил объятья, – хочешь мороженого? Или прогуляться?
– Давай.
Возле киоска с мороженым он погладил меня по плечу так же сочувственно, как мама пару часов назад.
– Ты поэтому вчера ушла из дома?
– Нет. Я ушла, потому что она притащилась к нам.
– Значит, вчера она чувствовала себя нормально?
– Да.
– А когда она?..
– Я же сказала, сегодня утром у нас дома.
Он снова обнял меня – я еле успела отвести руку с мороженым.
– Да со мной все в порядке! И я не плюшевый мишка! Почему все жалеют меня, хотя умерла она? И ее дети, – уже тише добавила я.
– Что? Дети?
– Да.
– Поэтому ты выглядишь растерянной?
– Из-за детей, которых я видела один раз в жизни?
– Ну да, – Дима мягко развернул меня за плечи в сторону одной из затененных аллей.
Я растерянно поплелась за ним.
– Ну окей. Допустим. Растерянной. Потому что, знаешь… – «ее убили по моей вине». Нет. «Потому что существует человек, который щелчком пальцев запирает двери». Не так. Может, «потому что мир перевернулся с ног на голову, а я этого вроде как всю жизнь ждала и оказалась не готова». Да, пожалуй, это оно. – Потому что я была к этому не готова, – я шагала, задумчиво облизывая пальцы, на которых мороженого было больше, чем в стаканчике.
– К этому никогда не бываешь готов. Знаешь, когда я был маленьким, лет в семь или восемь, у меня умер дед, – начал Дима. – А сразу за ним моя любимая бабушка. Мне тогда сказали, что они уехали на небо, и я плакал три дня от обиды, что они не взяли меня с собой.
Он продолжал говорить, но я не вслушивалась. Мы брели по аллее пустого парка, Дима обнимал меня за плечи, а я спрашивала себя: что я вообще здесь делаю? Что случилось утром, и что мне обо всем этом думать? Может, просто убедить себя, что все это мне приснилось? Или что я слишком устала. Что такого не бывает. Но разве не я без конца выводила в дневнике одну и ту же фразу: «Мне душно, мне тесно в этой реальности, я задыхаюсь… точно знаю, что есть другая, а нет, значит, я вправе создать её, выдумать в своей голове»?
Раньше я страдала от того, что каждый день похож на предыдущий, и ничего вокруг не меняется – ни мир, ни люди вокруг. Говорят, каждый человек уникален – но вот они, люди, одинаково озабоченные, сосредоточенные, вечно куда-то спешат, идут мне навстречу, радуются, что закончился очередной рабочий день. Разве они не стремятся к одному и тому же – успешной учебе, успешной карьере, крепкой семье? И разве так уж плохо верить в существование иных людей, тех, кто способен щелчком пальцев запирать не запирающиеся двери, – раз остальные мне все равно не нравятся?
– Может, все это и к лучшему, – пробормотала я.
– К лучшему? Что люди умирают?
– А?
– Ты вообще слушала, что я говорил?
– Да.
Дима покачал головой.
– Вера, Вера… Что у тебя в голове?
– Видимо, что-то странное.
– Вот именно. Ты иногда самый странный человек из всех, кого я знаю. А потом раз – и снова нормальная. А потом опять что-то пишешь в своем блокнотике, и не дай Бог к тебе подойти в этот момент.
– Я, между прочим, давно уже ничего не писала, – призналась я, чувствуя, что это расстраивает меня чуть ли не больше всего, что произошло со вчерашнего дня. – Когда не пишу, мне кажется, будто я вообще ничего стоящего не делаю. Ничего по-настоящему важного. И сама ничего не стою, просто дышу воздухом вместе с другими.
Дима остановился и поцеловал меня в лоб.
– Еще напишешь. Обязательно.
– Да.
– А потом станешь великой писательницей, – он улыбнулся. – И я буду тобой гордиться.
Я почувствовала себя ребенком, которому дали конфетку, лишь бы не ревел.
– Спасибо.
– Все уже позади, – Дима обнял меня. – И скоро забудется, вот увидишь. Учебный год закончился, лафа…
– Я не хочу это забывать, – тихо возразила я. Только не Лестера. Благодаря ему впервые ирреальность оказалась так близко, и впервые ее придумала не я.
– Все плохое быстро забывается, – сказал Дима с видом умудренного жизнью профессора. – Зажжешь пару раз как надо, развеешься. У нас в универе туса на следующей неделе. Приходи.
– Ладно.
Мы помолчали еще немного.
– Если захочешь поговорить об этом, просто знай, что я рядом, – добавил он.
– Неа, – я отстранилась и быстро поцеловала его. – Не захочу.
Солнце поднялось так высоко, что слепило глаза. Погода стояла летняя. Учебный год закончился. Я должна была чувствовать себя счастливой.
Мы прошлись еще немного. У выхода из парка Дима сказал:
– Береги себя.
– Обязательно.
– Созвонимся.
– Ага. Кстати, спасибо, что забрал меня вчера, – мне казалось, я должна сказать это. Все-таки я его была его девушкой.
– Не за что.
Он легко коснулся губами моей щеки и зашагал по направлению к метро. Даже на таком расстоянии я угадывала долгие взгляды, которые девушки бросали на него. Высокий, крепкий, в черной косухе поверх черной футболки в обтяг. Идеальный парень, который совсем меня не понимал. Да и как он мог понять, если я даже толком не объяснила, что произошло?
Я постоянно твердила себе, что скоро все и впрямь забудется – и сама в это не верила.
Остановлюсь здесь. Мне холодно. Окоченевшие пальцы почти не слушаются. Кажется, сама кровь в жилах остыла, пока я пишу здесь при свете единственной свечи. От каменных стен, стремительно остывающих после долгого дня, веет холодом. От них – и от страха перед тем, что должно произойти.
Скоро он придет, и я больше не останусь одна.
Глава 4
Я долго терла ладонями друг о друга – будь между ними деревянная палочка, впору было бы развести огонь. Мне по-прежнему холодно, но я по крайней мере могу писать дальше – должна, иначе не успею.
Вернувшись домой, я первым делом поставила телефон на зарядку. Потом не нашла ничего лучше, как засесть в своей комнате за учебник истории. Учеба еще толком не закончилась: впереди маячили вступительные экзамены в колледж. За год я наслушалась от учителей, какие они сложные, и насколько невелик шанс из сдать у тех, кто «бросает учебу на полпути». Я старалась не обращать внимания на их слова и готовилась при каждой удобной возможности.