Да.
Медленно перебирая ногами, подхожу на расстояние вытянутой руки. Остановившись в нерешительном оцепенении, – что-то мне подсказывало, что это прошивая идея – от усталости сажусь на колени. И начинаю аккуратно откупоривать липкий клапан.
Я не был готов к тому, что увидел… Дрожащей рукой, смахивая слезы, смотрю на две красные полоски параллельно расположенные на продолговатом куске бумаги. Это был положительный тест на беременность.
– Мне, жаль.
– Что, простите?
Озабоченно поворачиваю голову в сторону стоящего напротив незнакомца в белом халате. Это хирург. Он склонил голову так, что я увидел его выражение лица и услышал едва уловимые слова, вырвавшиеся из его рта:
– Мы сделали всё возможное, сожалею.
***
Запах ладана. Звук печальной скрипки. Купол церкви, отделанный позолотой, пестрил и был частью архитектурного гения в стиле барокко. Ниже, у основания арки оконный витраж. Лучики света переливались в палитру абстракции цветов. Синий, жёлтый, красный и золотой. На мгновение промелькнула мысль, что калейдоскопический свет был замыслом божественного начала, под сводами белых облаков, которые укрывали потолок. В меру вычурные иконы висели на деревянной палитре. И дым от тлеющего кадила будто магическим образом испарялся в воздухе, когда священник проходил между рядами.
Пришло меньше людей, чем я предполагал. У меня не было родственников… Поэтому здесь собрались только самые близкие те, кто был частью семьи Ли. Её лучшая подруга была тоже здесь. Она сидела справа от меня. В строго черном, брючном траурном наряде. Платок, который закрывал большую часть её лица, не мог замаскировать слёзы, которые ручьем катились по её щекам. Я переживал не меньше неё. Но выдержка и качество самообладания, не позволяли нарушить речь священника, как это мастерски получалось у матери Ли.
Не могу сказать, что не понимаю её горя так, как она всем своим видом выказывала. Но и совру, если скажу: что мне доставляет удовольствие слушать её всхлипы. Ком подкатил к горлу. Я чуть было не дал волю эмоциям, когда бедная женщина в очередной раз громко заплакала. В грудной клетке бушевала буря, которую изо всех сил пытаюсь сдержать внутри. Не позволить вырваться наружу и поглотить остатки самоуверенности, которую я внешне выражал.
Пиджак, белая рубашка с бабочкой. Или зауженные, черные брюки и лакированные туфли – отражение моего статуса, но не внутреннего содержания. Снаружи я был спокоен, а внутри подавлен. Это давление настолько сильно, что нервы то и дело танцуют чечетку. Каждый раз за возможность уцепиться за воспоминания о ней, мой воспалённый мозг ищет ответы на вопросы, на которые нет ответа. Мыслей так много, что я прикрыл глаза тыльной стороной ладони. Сделал глубокий вдох. Почувствовал, как каждая клеточка моего организма получила кислород. И только после, открыл глаза.
Церковные процедуры уже закончены. Священник прочел молитву. Все собравшиеся по очереди вставали со своих мест и подходили к стоящему посреди гробу.
В глаза бросился отец Ли. Будучи сдержанным, – по крайней мере так казалось на первый взгляд – его лицо исказила гримаса побитого ребёнка. Но нет, даже камень крошится под натиском воды – он беззвучно заплакал. То и дело всхлипывая, и молотя руками воздух. В немой доброте к нему наклонилась женщина в черном, которая подошла так же резко, как и секунды спустя; с выражением скорби в глазах, сопроводила старика обратно и посадила в кресло.
Собрав волю в кулак, я встал с сидения. Пригладил фланелевый пиджак и направился к гробу. Когда подойду к гробу; я знал – что увижу. Поэтому не хотелось смотреть внутрь. Но страх, словно поднявшийся из средневековой ямы, невидимой рукой толкнул вперёд. И я узрел.
Было больно видеть её такой красивой, когда она мертва. Разовые от грима щёки. И закрытые глаза, как будто спит спокойным и умиротворённым сном. Профессионалы хорошенько постарались над телом. Как и отделанный из бумажного шпона гроб – Ли была по истине прекрасна. Я бы мог смотреть часами, днями и ночами. Но не думаю, что от меня именно этого ждут собравшиеся скорбящие.
Я медленно повернулся лицом к сидящим напротив родственникам и спокойным тоном сказал то, что нужно было услышать каждому:
– Все мы здесь собрались сегодня… – было тяжело выразить то, что действительно необходимо, а не то, что чувствую на самом деле. – И каждый из присутствующих ощущает бремя потери и утраты…
– То во что верить есть смысл…
– Именно наша вера. Наша способность к состраданию делает нас теми, кем Ли была для каждого из нас…
– Для меня Ли была и остаётся светом, который всегда со мной…
– И пусть её нет снами сейчас физически, ей удалось заставить меня помнить её такой, какой она была. Незаурядной, умной и энергичной. Она не оставалась в стороне, когда требовалась помощь. Её личность была весома и значима, как и её стремления, мнение и поддержка… – я осёкся. Почувствовал, как глаза стали влажными, а щёки запылали огнём. Вытаскивая платок из кармана брюк, я вытер слезу с лица. А после, наверное, прошла целая вечность, когда продолжил:
– Пусть… – я не смог договорить. Слова прилипли к горлу. Извинившись, направился к выходу.
Четыре года спустя
Почти осушил бутылку «Clos des Papes1», которую припасал на особый случай. Случай был именно таким. После увольнения с работы, чувствую отчаяние и одновременно свободу.
– К черту всё. – допивая бокал, заключил я.
Комната гостиной была усыпана гирляндами. И разноцветные огоньки мигали в унисон. Атмосфера умиротворённости и тишины. Окрашенные в огненно-красные бруски пластика – на котором танцевали огоньки пламени – приковывали внимание хаотичностью движения. Электрокамин, который мы с Ли купили, что бы дополнить и без того изысканный интерьер гостиной. Напоминал что-то вовсе не сочетающиеся с одиноко стоящими вещами.
Вон там, у окна с видом на сад, громоздкий слегка вычурный стол – с обеих сторон полки для принадлежностей и высокие, держащихся на металлических, круглых стойках плоские подставки на которых в полу квадратных рамках стоят наши фотографии. Он всем своим присутствием напоминает мне о многих часах, которые Ли провела за ним. Трудясь над очередной порцией контента для местного журнала, любила смотреть в окно и о чем-то размышлять. В такие моменты я старался не беспокоить её. Лишь иногда: справа от дивана, на котором я сейчас сижу в красивых переплётах, от классических произведений и до современных шедевров литературного искусства по алфавиту стоят книги. Если я был в зоне досягаемости Ли, то она просила меня подать ей одну из них.
Вообще люблю читать, особенно книги. Они помогают понять многие вещи. Наводят на правильные мысли. Всегда красиво молчат, хоть им и есть что сказать. С каждой прочитанной страницей, мысли будто уносятся в вольное путешествие по водам неизведанных морей. Волны их – высотой в девяти этажный дом – поглощают тебя с головой. И когда нет воздуха чтобы вздохнуть, всё начинается заново. Поэтому, я считаю что книги, которые когда-либо были и будут написаны, это история. Каждая прочитанная книга – прожитая жизнь.
Неимоверные по силе ощущения, когда у тебя есть возможность проживать жизнь снова и снова! Ведь так? Когда ты можешь быть фараоном древнего Египта или же рабом на греческом триммере. Не согласен с людьми, которые утверждают, что книги – это теоретический опыт. Потому что, моё отношение – это восприятие: то как я буду читать и ощущать. «Это» относится не только к книгам, а к множеству других занятий. Например, наблюдая за некоторыми людьми, можно многое понять, осознать и ощутить. Но это моё мнение.