Неспешно и размеренно, прошла неделя. Никакой информации о происходящем вне лечебницы тебе не сообщали, а если говорить откровенно, то не слишком-то и хотелось чего-то знать. Где-то на третью ночь, – об этом в ежедневных разговорах с Паэльсом решил умолчать, – начались вязкие, нечеткие, размытые сны, полные рваных образов, угрожающих фигур и ослепительных вспышек.
Сегодня же картинка чуть прояснилась и радости она ничуть не доставила: полночи ты наблюдал за обугленным то ли городом, то ли неким поселением у подножия громадной горы. На улицах под первым неуверенным снегом лежали закопченные трупы, где-то поднимался угольно-черный дым, ты шел по узким проулкам с мечом в руке, обильно окрашенным кровью; из-под ног распылялся пепел, слышался хруст ветхих, обгоревших тел, на которые, – деталь, особенно задевшая, – ты наступал безо всякого сожаления. Проснувшись намного раньше обычного, в легком поту и со стучащим сердцем, пол утра ощущал этот тошнотворный, сладковатый запах горелой плоти, в ушах стоял сухой, хрумкающий звук раздавливаемых черепов. А в глазах застряла чернота раскрытых челюстей и пустых глазниц.
– Дорогой мой, вы чего-то на взводе, – сказал твой худой, высокий доктор, по традиции, совершая утренний осмотр. – Почему сердце стучит, как у кролика?
– Делал зарядку, от непривычки запыхался, – произнес ты заранее заготовленный ответ.
– М-де? – его мембрана все держалась на твоей груди. Ты сделал глубокий вдох, лишь бы сердце немного успокоилось. – Зарядка, вне всяческих сомнений, дело полезное, но давайте покамест повременим с ней, хорошо? Внутренние органы у вас функционируют в пределах нормы, а вот с некоторыми костями при нагрузках могут возникнуть сложности.
– Вас понял. Буду осторожнее.
Доктор, по обыкновению машинальным движением повесил свой аппарат на шею и внимательно посмотрел на тебя.
– Как вообще дела? – спросил он. – Есть прогресс в воспоминаниях? Не появляются в голове неожиданные проблески, названия или мысленные изображения мест, которые вам не знакомы? Или вовсе припомнили чьи-то имена?
Ты ждал таких вопросов. О снах говорить не хотелось, но последнее время нет-нет, да и проявлялись какие-то наименования, которые интересовали с каждым днем все больше. Смысл снов был в общем-то понятен. А вот постичь смысл и значение многих всплывших имен все равно пустой головой не выходило.
Судя по всему, ты не стоял в первых рядах тружеников интеллектуальной работы. Однако, полным дураком тоже не являлся, поэтому понимал весьма четко: кто-то тебя положил в эту больницу, кто-то оплатил или вовсе до сих пор оплачивает все твое содержание плюс лечение. Либо ты кому-то дорог, – предпочтительно и маловероятно, – либо же твоя персона кому-то зачем-то нужна. Спрашивать напрямую у работников лечебницы о настоящем положении дел, очевидно, бессмысленно. Первые несколько дней полнились попытками разузнать детальнее и о себе, и о прошлом, однако обтекаемости ответов окружающих позавидовал бы иной политик или юрист. Создавалось впечатление, что тебя держат для какой-то цели и держат не по своей воле. Говорить обо всем, что творится в твоей голове, не стоило, но, как ни посмотри, по каким-то моментам требовалась ясность.
– Хао, – сказал ты, после недолгого молчания. – Имя «Хао» почему-то чаще остальных приходит на ум. Не знаю, друг он мне или знакомый. Или заядлый враг. Не могу определить, но оно постоянно вертится на языке.
Да, угадал. Ставшее привычным, непонятное интуитивное чувство побудило тебя произнести конкретно это имя. И ты определенно попал в яблочко. По физиономии Паэльса пробежала тревожная рябь, губы дрогнули.
Он задумчиво и будто с отчаянием покачал головой.
– Можно было догадаться, – протянул доктор, не отрывая от тебя внимательный взгляд. – Что именно его припомните в числе первых. Но чтобы совсем первым…
– Вы его знаете? – сразу перебиваешь. Вопрос был глупый, разумеется, длинный мужчина, в белом халате поверх зеленой рубашки, его знал. – Он жив?
– О да. Он жив, – последовал ответ. – И судя по последним новостям, еще как жив. Не успел появиться из своего затворничества, так моментально все на ушах.
– Кто он? Тоже солдат? – слушать абстрактные речи порядком выводило, нужно уточнять и максимально сужать вопросы.
– Нет, то есть в некотором плане, да, – полученный ответ врача тебя не удивил. – Он из джиханов. Помните кто это?
Похожее, крайне похожее слово мелькало в голове. Почему-то вспоминалась «земляника». Явно не то. Поэтому ты без обиняков ответил: «Нет».
– Джиханы, они же «идущие против закона» – некогда популярное, масштабное и противоправное движение, ставящее своей целью борьбу против бывшей Мировой Республики, – неторопливо ответил доктор Паэльс.
– А я был на стороне этой самой Республики? – вкрадчиво уточняешь, ответно глядя в крохотные кругленькие очки собеседника.
– Именно. В целом понятие «джиханы» не очень легко определяется, особенно учитывая, что их нет, но…
– Почему нет? – резко спрашиваешь ты.
– Потому что нет Республики, – ответил врач с улыбкой. – Нельзя идти против закона, которого не существует, как думаете?
– То есть я… мы проиграли?
– С одной стороны, да. Но, с другой стороны, чтобы вы не одолевали себя тяжелыми думами, джиханы тоже не победили. Республики нет, но и нас… В смысле, джиханов, – тоже.
Ты присел на своей койке. Инстинктивное чувство, – чувство злобы и презрения, – заполнило сердце.
– Вы – джихан? – прямо спрашиваешь ты.
Доктор опять слабо улыбнулся, не отвел взгляда, никакого страха или чувства вины не выказал.
–Когда-то я был на их стороне, если на то пошло, да. И не смотрите на меня так, уважаемый. Противостояние кончилось, уж, во всяком случае, наше с вами точно. – грустно произнес Паэльс. Улыбка отобразилась на его лице. Почему-то малоприятная, мягко говоря, она тебе не понравилась.
– Мы с вами сражались?
Твой доктор издал короткий, но довольно приятный смешок. Видимо, он человек смешливый.
– Случись это, боюсь, я бы с вами сейчас не беседовал. Вы некогда представляли из себя одно из воплощений силы республиканской армии, дорогой мой. Жалкий доктор медицинских наук… Хм, вернее, джиханских наук, ведь они Республикой не признавались, что на мой взгляд, являлось наибольшим преступлением с вашей стороны… Гкхм… Ну да ладно. Итак, жалкий доктор – птица не вашего полета. Вы бились со всякими нашими… джиханскими… могучими бойцами, имена которых гремели на весь мир, круша, да изничтожая все на своем пути. А такие как я всеми силами сводили на нет жертвы и разрушения, которые оставались после ваших игрищ, – ответил Паэльс, под конец став полностью серьезным. Его лицо остекленело и похолодело, он уткнулся глазами куда-то в пол. После чего добавил: «Да. Игрищ. Жестоких и совершенно бесплодных… Совершенно бесплодных». Доктор помрачнел и тяжелым голосом продолжил. – Человек – это то, что он знает и то, что он делает. Каждый выполняет свою работу в этой жизни. Я понимаю. Вы исполняли свою, но… – Паэльс на секунду замолк, очень глубоко вздохнул. – Проклятие войнам отныне и вовеки, – таково мое мнение. Ваши и, чего греха таить, наши… бойцы могучие, – вы изничтожали все, до чего могли дотянуться. С бешенством и упоением этим бешенством, более бешеные, чем бешеные собаки.
– Тогда зачем же вы меня лечили? – неприязнь к доктору прошла так же быстро, как и появилась. Трудно сказать почему.
– Повторю: такие как я стараются свести кровь и смерти к минимуму. Мне все равно кто передо мной, я попытаюсь его спасти. Больные дети с территорий подконтрольных Республике или больные дети с джиханских земель, – думаете я делал различие? – улыбка на лице Паэльса приобрела оттенок печали, но благородной что ли. – Кроме того – и это главное – под конец уже стало непонятно где свои, а где чужие. Все дрались против всех, в последнем бою, как я слышал, схлестнулись какие-то совершенно чудовищно огромные массы людей… И не совсем людей. И даже вовсе нелюдей. Все убивали всех, убивали всякого, до кого могли дотянуться, ближний убивал ближнего… Кстати, ранения свои, по разным сообщениям, вы получили, защищая именно джиханских детей.