Спустя какое-то время она с выражением сдержанного достоинства и оценивающе уставилась на оставленную кружку Мэри. Ее рука протянулась через стол. — Ума не приложу, что это у нас за мертвый сезон.
Мэри быстро огляделась по сторонам и прислушалась. Она никак не могла понять, почему все вокруг повторяют словцо «блядь», разные его производные и целый ряд других, сходной эмоциональной окраски. Эти словечки не походили на все остальные слова, хотя люди, их употреблявшие, делали вид, что те ничем не отличаются от остальных. Они произносили их так часто, что казалось, будто беспрерывно блеет сам воздух.
Посреди зала яростно толкались двое мужчин, а несколько зрителей радушно ободряли их криками, которых все равно практически не было слышно. Мэри подумала: если это мертвый сезон, что же будет, когда он оживет?
— Понимаешь, с некоторыми парнями, — грустно продолжала Шерон, — это, знаешь, как разряд молнии, да? Это просто сильнее вас обоих, сечешь? У меня вот такой разряд случается с некоторыми мужиками. Если честно, почти что со всеми. Я так думаю, просто повезло. Я… — в этот момент Шерон шумно рыгнула. Она попыталась прикрыть рот рукой, но не успела. — О-ой… Прошу прощенья… То есть я просто люблю хорошо провести время. Что ж тут плохого? Но иногда они такие скоты, скажи? Беда в том, что если ты не с одним и не с двумя, а я такая, то обязательно подхватишь эти мерзкие болячки. Тогда тебе, типа, пора завязывать. А я — не могу! И с какой такой стати? Я ж молодая здоровая девка!
По ее лицу потекли неудержимые ручьи слез. Мэри подумала, часто ли другие люди тают вот так, прямо на глазах. Шерон пошмыгала носом и сказала:
— Маленькой я мечтала, что, когда вырасту, стану монашкой. Мамуля говорила, что мне очень пошла бы сутана с капюшоном. Хотя я ведь и щас могу, ведь никогда не поздно, скажи, Мэри? Всегда можно начать заново. И потом — впереди у нас долгие годы безоблачного счастья. А как же иначе? Преподобный отец Хулигэн был единственным мужчиной, который по-настоящему меня понимал. Все, пойду и… А вот и они! Йо-хо-хо! Джок! Джок, мы здесь!
К ним подсели двое мужчин, и Мэри поняла, что попала в беду. Прежде всего, вдруг стало совершенно очевидно, что Шерон уже не с ней, если она когда-то с ней и была. Шерон привела ее туда, куда намеревалась привести, и теперь Мэри снова была предоставлена самой себе. Шерон ее оставила. Она уже перешла на другую сторону.
Помимо этого, мужчины сами по себе выглядели достаточно зловеще. Грузный Джок оказался дубоватой медлительной громадиной. Его черные волосы лоснились от какой-то смазки. Хотя он почти все время молчал, его рот оставался разинутым, а язык безвольно свисал на нижнюю челюсть. Определить его потенциальную опасность было достаточно трудно. Его дружок, назвавшийся Тревом, выглядел гораздо более ловко слаженным агрегатом. Он был невысоким и коренастым, плотно упакованным в облегающую одежду. Все его тело было как будто покрыто веснушчатой коричневато-липкой пленкой, схожей с исходившим от него запахом жженого сахара. Его грязновато-рыжие волосы на свету обращались в подобие золотистого нимба. Трев сидел к Мэри гораздо ближе, чем Джок, и было видно, что он собирается подобраться к ней вплотную. Облик обоих был преисполнен вызывающей небрежности и запущенности. А их глаза были подобны глазам Шерон.
— Ты где ее подцепила? — спросил Трев, дыша Мэри прямо в лицо. В его голосе звучали приятные мелодичные нотки.
— На местности, — отозвалась Шерон.
— Она откуда? — продолжал расспросы Трев.
— Да, откедова ты, Мэри? — оживилась подруга.
Мэри почувствовала, как по лицу ее распространяется жар. Она очень хотела понять, что лучше — прятать свой страх или нет.
— Видал? — радовалась Шерон, — Да она ни хера не знает! Святая простота, так ведь, милашка?
Мэри подняла голову.