Я забыла о своей личной жизни, полностью подчинившись обстоятельствам, делаю всё от меня возможное, терплю, как могу, скверный нрав моего отца, работаю по двадцать часов в сутки, хронически недосыпаю, забыла, что такое отдых… Что мне нужно сделать, чтобы я хотя бы во сне отключалась от всего, что удавкой стягивает мои нервы в течение однообразно сменяющих друг друга дней?
Не получив ответа, Лена вскочила и, собрав все вещи, помчалась домой, смутно видя из-за слёз, наполнивших глаза, дорогу перед собой.
Кинув все вещи на пол, она бросилась ничком на кровать и разрыдалась, в полный голос и отчаянно. Плакала долго, пока в глазах не начало щипать. Это были слезы, скопившиеся за много лет, которым она не позволяла делать себя слабее.
Стоило ей только расслабиться – и воспоминания хлынули, как штормовая волна. Почему-то горе всегда настигало её неожиданно, повергая в шок. Как это было в тот пасмурный осенний день, когда она пришла со школы.
В доме стояла звенящая тишина. Казалось, что все его покинули. Снимая сапоги, громко позвала маму, удивляясь, что та не встречает её, как это было каждый день. Мамина улыбка сразу снимала усталость, в сердце становилось тепло и хотелось беспричинно улыбаться в ответ. Но никто не ответил. Повесив на вешалку куртку, она заглянула в кухню. На плите ничего не стояло, хотя обычно там находился разогретый обед, который мама тотчас разливала или раскладывала на тарелки.
Пришлось заглянуть в спальню родителей – там тоже никого не было, только вещи отца, разбросанные по полу. Это сразу же насторожило, так как мама очень строго следила, чтобы в комнатах был порядок и всё лежало исключительно на своих местах.
Недоуменно пожав плечами, Лена пошла в свою комнату, переоделась и пошла в кухню, чтобы сделать себе бутерброд с колбасой. Поставив чайник, она, не скупясь, отрезала себе половину булки, щедро намазала ее маслом, положила кусок докторской колбасы и сверху голландского сыра. Всё это сооружение поставила в микроволновку, разогрела, пока сыр не начал плавиться, налила себе большую чашку чая с сахаром и села есть. Ей даже не верилось, что ей сегодня такое счастье привалило и не надо есть мамины полезные супы и каши.
Она не успела еще управиться со своим бутербродом, как открылась дверь и вошла тетя Настя, папина старшая сестра. Голова её была повязана черным платком, который подчеркивал бледность лица и припухшие глаза, покрасневшие от слез.
Сердце у Лены сжалось от дурного предчувствия.
– Что случилось? – вскрикнула она, отбросив недоеденный бутерброд, и кинулась к тете.
Та прижала девочку к себе и запричитала:
– Как же ты теперь будешь жить, моя сиротинушка? Хоть бы постарше была, а то всего-то десять годочков. Папка твой совсем от горя свихнулся: домой идти не хочет. Сидит вон во дворе на лавочке и ничего не видит вокруг и не слышит.
Не совсем поняв сказанное теткой, Лена как была в домашней одежде и тапочках, так и ринулась на улицу. И действительно: на лавке сидел папа, обхватив голову руками, и медленно раскачивался из стороны в сторону.
Подбежав к отцу, она отвела его руки от лица и замерла под ничего не видящим взглядом, в котором черным омутом застыла боль. В этот момент она впервые в жизни соприкоснулась с горем, страшным и жестоким в своей неотвратимости. Даже не задав ему вопроса, она поняла, что мамы у нее больше нет. И эта мысль была настолько жуткой, что перед глазами сначала все стало медленно расплываться, а потом ее поглотила спасительная темнота.
Пришла она в себя уже в комнате на своей кровати. В мозгу пульсировала одна и та же мысль:
– Мамы нет, мамы нет, мамы нет…
Сначала Лена не понимала, почему эта мысль долбит ее сознание, как дятел, а потом вспомнила причитания тети, выражение горя на лице отца и понимание того, что мама умерла и никогда больше не встретит её из школы, не поцелует в макушку, не поставит перед ней тарелку с супом, не спросит, как у нее прошел день…
От осознания всего этого слезы безудержно потекли из её глаз, и она отчаянно закричала:
– Мама, мамочка, отзовись, подойди ко мне! Это неправда, что ты умерла! Неправда. Я в это никогда не поверю! Папа, где ты? Скажи, что всё это неправда и мама скоро вернется домой…
– Нет, доча, правда! – прозвучал какой-то бесцветный голос отца, стоявшего в дверях. Через минуту от подошел к ней, сел рядом и, положив голову ей на грудь, заплакал, тихо, но сильно содрогаясь и крепко сжимая её плечи. Так они и плакали вдвоем. Сколько? Она не знает, но за окном уже было темно.
И тогда в ней что-то сломалось. Может, уверенность в себе, а может, интерес к жизни, но не исключено, что и то, и другое вместе.
Как показала в дальнейшем жизнь, в ней с завидным постоянством стали развиваться комплексы: то ей казалось, что мама оставила её из-за того, что она недостаточно хорошо училась – и учебу она сначала возненавидела, а потом стала бояться плохих оценок; то ей удалось убедить себя, что папа её больше не любит и без мамы она ему уже не нужна; она перестала ходить на день рождения к подругам, так как считала, что за ее спиной они обсуждают с ухмылками на лицах, как странно она выглядит в той одежде, которую они покупают с папой… и много чего другого.
Все девчонки в её классе сделали себе стильные стрижки, а она продолжала ходить с косой, боясь её отрезать, поскольку без мамы не могла решить, какая стрижка подойдет ей.
Ночи напролет плакала из-за прыщей, которые, как грибы, росли у неё на лице. Мамы одноклассниц водили их к врачам, в косметологические кабинеты, а она оставалась один на один с гнойниками на щеках и на лбу, пытаясь сквозь слёзы выдавливать их, но у неё ничего не получалось – и она стала стыдиться своего лица, начала избегать общения с подругами, чтобы не ловить на себе их взгляды, в которых замечала жалость, а иногда отвращение.
Постепенно отдалилась от всех и осталась одна. Абсолютно одна, так как у тети была своя семья, папа пропадал допоздна на работе, избегая бывать дома и проводить время с ней, потому что она напоминала ему жену, о чем по секрету ей поведала тетя. А она продолжала сидеть у себя в комнате с закрытой дверью и читала, читала всё подряд, лишь бы уйти из реальной жизни в придуманный мир.
Умерев, мама забрала с собой и её детство. Из веселой и жизнерадостной девочки она превратилась в свое человеческое подобие, закрывшееся в собственном коконе и отгородившееся от окружающей действительности. Она уже не жила, а существовала, одинокая и никому не нужная.
Вот даже сейчас, увы, не может вспомнить, интересовался ли в то время отец ее жизнью, спрашивал ли, что ела, как у нее дела в школе. Он приходил с работы, когда дочь уже спала, а уходил, когда она еще не проснулась.
В выходные дни его тоже дома не было: загружал машину рыболовными снастями, спальным мешком, продуктами и уезжал на озера ловить рыбу. А она опять оставалась одна со своими комплексами, проблемами, тишиной, которая оглушала, …и фотографией мамы, стоявшей на ее письменном столе.
Так прошло пять долгих лет. Училась средне. Конечно, четвёрок было больше, чем троек, а пятерок и совсем мало: в основном по второстепенным предметам.
В тот очередной ужасный день она выполняла контрольную работу по геометрии, когда в класс вошла директор школы и сказала прийти к ней в кабинет после урока. Не понимая, в чем причина, она спокойно закончила решение задач и, собрав портфель, пошла на третий этаж. Зайдя к секретарю, поймала на себе ее сочувствующий взгляд, но интуиция молчала, не подготовив к предстоящему разговору.
В кабинете всё разъяснилось: у отца на работе случился инсульт с параличом, и его отвезли на скорой в больницу. Лена сознание не потеряла, но уши как будто заложило ватой и пол стал угрожающе покачиваться. По-видимому, она сильно побледнела, поскольку директриса выбежала из-за стола и усадила ее в кресло, дав попить минеральной воды. Потом попросила номер телефона кого-то из близких родственников и, получив его, позвонила тете Насте. Та была в больнице и сказала, что за племянницей придет ее дочь, двоюродная сестра, которая уже едет из университета.