В шахтах при острой необходимости ногу рубят топором, очень острым (ремонтным). Как zb.: месяца два назад в Щёкино (поучительный случай).
16 янв.
Вчера сдал теплотехнику – отлично.
(Далее следуют рисунки и вопросы экзаменационного билета).
Всё это сделал и ответил на 2-3 дополнительных вопроса. Сознание плодотворности затраченного труда очень приятно. Рита не сдала теплотехнику. Учила всю ночь, не выспалась и перед Б.А.Щербаковым забыла даже цикл Карно для пара. Было много смеха сквозь тщательно скрываемые слёзы… Рита, Рита… Мне жаль её. Вольдмер сдал на «хорошо». Лаборант Витька «сделал» билет, и Вольдмер не сгорел. Перед этим он носился с зачётом по БВР. Вечером Вольдмер, Витька, Рахманинов (сдал электротехнику на «5») и я выпили 1 л. водки в институте, потом ещё 0.5. – на улице… Угомонились поздно. Сегодня поехал в ТГИ доставать книгу «Историческая геология» Левитэс, но так и не достал её. Завтра утром еду к Вольдмеру (у него будет книга).
Сегодня же узнал новость о нашем «Бере» (Валерий Берберфиш). Это «сын Израиля». Он разоблачён на предмет воровства денег и вещей у ребят и даже – своей «дамы сердца». На целине у ребят пропадали сотни рублей, он говорил, что и у него пропадали тоже… Всё время он был занят сосанием шоколадных конфет и снабжением окружающих редкими сигаретами и папиросами… После целины он купил радиоприёмник. Сейчас дело находится в стадии дактилоскопических исследований. Вор сознался. (! – Вот 20-й век). Ребята возмущены – и пострадавшие от порока Бера и не пострадавшие. А был в группе тихим, незаметным с тихой весёлостью человеком… 19-го экзамен по инженерной геологии – тов. Хаве Фахриевне Джамаловой. Продолжу запись трудов Валерия Левинского и мои – грешного к новогоднему вечеру в ТГИ 30 декабря 1957 года.
Второй выход Хлестакова. (Продолжение сценария новогоднего вечера в ТГИ 30.12.57).
Я тут здесь у вас быстренько ознакомился с выступающими. Прямо скажу: в основном – бездари… Нет! Немного угля добывают, но далеко не все… Вот сейчас знакомлюсь:
– Хлестаков Иван Александрович, а он – мне:
– Сторов. Иван Александрович, выручите – только Вы сможете прочесть мой первый в жизни рассказ.
– Я читаю его один раз – этого мне достаточно. У меня феноменальная память… Итак, рассказ вашего товарища… эээ… ээ… (оборачивается за кулисы, прислушивается)… да, Сторова.
Садится на стул, нога – за ногу. Начинает.
«Студента любовь или Новая Диана».
…Случилось это на недавнем семинаре по политэкономии. Минут за 10 до конца первого часа я проснулся от угнетающего сознания чего-то неизбежного – прямо, как сознание неизбежности экзамена по научному коммунизму. Кто-то пристально смотрел в мой затылок. Этот-то взгляд и стал причиной моего преждевременного пробуждения.
Словно невзначай уронив карандаш, я осторожно оглянулся. Этого стало достаточно, чтобы сердце моё учащённо забилось, а мысли пришли в броуновское движение. Даже беглый взгляд на девушку утвердил меня в мысли о возможности чувства… Вид мой, вероятно, чрезвычайно преобразился, ибо преподаватель семинара, с надеждой посмотрев на меня, разразился гласом, вопиющего в пустыне:
– Кто желает выступить по этому вопросу?..
Не надо говорить, что это обращение проследовало в упомянутую область. Для меня же имел смысл только один вопрос: «Кто она?». Староста с придыханием поведал мне, что новая студентка переведена с вечернего отделения. И я стал воссоздавать в мыслях очаровательный образ незнакомки. Правда, наш великий поэт предсказал, что «… вряд найдёте вы в России целой три пары стройных женских ног». Но я с возмущением отверг сомнение Александра Сергеевича в высококачественности ножек девушки, разбудившей меня уже только взглядом на семинаре важной и жизненно необходимой политэкономии. Всё в девушке будет совершенно.
Звонок подействовал на меня, как фраза экзаменатора: «Отлично! Вашу зачётку…». Со скоростью очередного спутника Земли я вылетел из аудитории и стал ожидать появления божества, как ожидается студентами в любом месяце 25-е число…
И чудо свершилось… Оно выпорхнуло из проёма двери аудитории, и во мне вмиг произошли преобразования, подобные переходу одного элемента таблицы Менделеева – в другой (явление, как известно, физическое) или – по Марксу – количества в качество (явление ещё более материалистическое). Волны благородного чувства накрыли меня с головой. А ведь раньше в его существовании я верил слабо, как в возможность скорого появления настоящего общежития ТГИ. Я решил жить и учиться так, чтобы такая девушка могла мною гордиться, а у ТГИ появилось бы, наконец, новое общежитие.
Она была изумительна и в вертикальном положении не менее, чем сидя (когда разбудила меня на семинаре). Глаза, волосы, руки, ноги (прошу пардону – ножки), уши… – всё порадовало бы Пушкина (о себе уже и не говорю). Платье её восхитило меня возможностями автоматической регулировки открытости своей хозяйки (возможно оно было изготовлено по какому-нибудь не ГОСТу)… Например, только девушка сделает резкое движение, торопясь, скажем, на лекцию, как напряжения, возникающие в материи, хотят превзойти допустимые, предупреждая об этом своей геометрией. И девушка не спешит… пусть она опоздает, главное – высокий уровень поведения. Все эти мысли в секунду пронеслись в моей голове, а в следующую я уже знакомился с существом во образе и подобии ангела:
– Леокадия…
– Володя.
– О! У меня есть знакомый чувак, только того зовут, кажется, Вольдемар.
Это звучало безнадёжно. Я, правда, не встречал у Даля или у наших Ушакова и Ожегова термина «чувак», но отнёс это к неосведомлённости их в достижениях словообразования. Решился, тем не менее, оживить знакомство («подбить клинья», как говорят студенты):
– Вам нравится музыка?
– Фи! Что за вопрос?! Слыхали последний рок?.. Мюзик-нью-исей. Потрясная вещица! Как можно не балдеть от этого? Вы танцуете?..
– Конечно! В моём возрасте грешно не танцевать (в унисон Леокадии распоясался я).
Звонок напомнил нам, что мы – всё ещё в институте. Ясно, как божий день, что вторую половину семинара мы «закололи» по взаимному согласию. Его продолжение осквернило бы распускавшийся цветок чувств. Дав согласие встретиться вечером в 19.00 у «Центрального» кинотеатра, я отправился домой готовиться к первому свиданию.
Там (на Гоголевской) мои семеро институтских сожителей снарядили меня в самые узкие брюки из своего гардероба, а у хозяйки были истребованы 10 рублей – на случай, если Леокадии в её замечательную головку пришла бы необдуманная мысль – пойти в кино. Я отутюжил свежую сорочку и яркий галстук (как дань уважения к узкой юбке Леокадии). И раньше назначенного времени стоял у «Центрального» с твёрдым намерением полюбить и десятью рублями в кармане.
На 15 минут позже (как и принято у порядочных представительниц женского персонала) появилась моя пассия, и я уже ничего не видел и не слышал, кроме неё… Опомниться мне пришлось на ступенях перед ярко освещённой вывеской «Ресторан Москва», 1-го разряда (все должны знать, что в Туле – только «перворазрядные» рестораны). У меня ещё теплилась бредовая надежда, что девушка пройдёт мимо, но – нет! Она повернула налево, шмыгнула в двери и двинулась к гардеробу с восклицанием: – Хеллоу! Отец!
Вы понимаете, что мне легче было бы взойти на эшафот или пойти сдавать сопромат с электродинамикой, чем войти в зал ресторана. Моя ведущая ничего подобного не испытывала. Но и за меня кто-то молился.
Бросив предсмертный взгляд в пространство зала, я увидел массу, улыбающихся мне, физиономий представителей всех курсов нашего института. Это было спасение. Стоило подойти к ближайшему столику, провести рукой по горлу и назвать число 100, как я уже догонял Леокадию, и, кроме намерения полюбить, имел на 100 рублей больше, чем перед тем. Вот она – комсомольская выручка.