Вошла Марья Моревна и налила Джону чаю. Джон взял большую баранку с блюда и, спрятав лицо за баранкой, наклонился к Бате:
– Трофим Трофимыч, давно сидят?
Батя промолчал и только прикрыл веками глаза. Зато Марья Моревна горестно воздела очи к потолку.
– Антологию пересказал? – шепотом спросил Джон.
Батя, как сидел с закрытыми глазами, так и остался сидеть, только кивнул.
– А мифы Древней Греции?
Батя кивнул.
– И "Записки Иона Тихого"?
Батя и тут кивнул
– А "Понедельник начинается в субботу"?
Батя кивнул дважды.
– Себя-то он любит, – вполголоса проговорила Марья Моревна, – свои подвиги в литературе по два раза рассказывает.
Джон откусил от баранки и хлебнул чая. На его лице явственно было написано слово, которое он из вежливости оставил при себе.
– Бедолаги, – хотел сказать Джон, но удержался.
Дверь раскрылась и в горницу вошла улыбающаяся Василиса с кувшином, прикрытым белым полотенцем, в руках.
– Парного принесла! Только что ж вы, гости дорогие, все молчите.
– Они уже час как молчат, – сообщил старичок Прохор, и продолжил:
– Они телепатически между собой общаются, неизведанными возможностями разума пользуются. Я вот пузыри считаю. Думаю, что с азбукой Морзе что-то общее есть.
– Есть такая азбука? – спросил Джон.
– Древняя! – ответил старичок Прохор, – тебе не обязательно знать.
Василиса проплыла к гостям и в каждое блюдце добавила свежего молока. По пути она каждого ласково пригладила подаренным Джоном гребнем.
Кот с цепью на шее ничего не сказал, только высокомерно глянул со своей подушки на Василису, а Кот в одном сапоге поклонился и с акцентом произнес:
– Премного благодарю!
Потом он сгреб монетки и ассигнации в кучу и обратился к Марье Моревне:
– Мадам, позвольте оставить у вас на сохранение. Русский сундук – надежнее швейцарских банков, как начали говорить у нас во Франции после 14 июля4
– Оставляй, чего там, не впервой, – ответила Марья Моревна.
– Премного благодарю, – ответил кот и поднял двумя лапами блюдце с молоком, – за ваше почтенное семейство!
Кот с цепью тоже сунул нос к блюдцу, поморщился, но отпил добрую половину. Облизнулся, икнул, и недовольно посмотрел на полосатого.
Тот виновато поднял лапки, мол, молчу, молчу.
– Матушка, а для кого же ты звала по-иностранному говорить, – спросила Василиса Марью Моревну.
– А на окошко взгляни, – ответила Марья Моревна.
Василиса взглянула на окно, на румяных щечках появились ямочки. Она поставили кувшин на стол, вытерла руки о подол и ласково произнесла:
– Welcome! Welcome!
На окне, на открытой форточке сидел громадный черный ворон. Он наклонил голову в бок и посмотрел сверкающим мрачным глазом на Василису.
– Would You like a few milk? – продолжила проявлять гостеприимство Василиса.
Ворон наклонил голову в другую сторону, и вдруг гаркнул, раскрыв розовый клюв:
– Nevermore!
Василиса растерянно оглянулась на Марью Моревну, прошептала:
– Что ему предложить?
– Сахарку, сахарку подай, – сказал старичок Прохор, не отрываясь от наблюдения за пузырями. – У Данилы Мастера попугай живет, только сахарком и балуется.
Василиса с помощью Марьи Моревны быстро-быстро – только голые локти мелькали над столом, собрала на отдельную тарелочку кусочки сахара и еще прихватила с блюда баранку. Подошла к форточке и протянула ворону в одной руке блюдце с сахаром, а в другой баранку.
Ворон поморгал на баранку, снова открыл клюв:
– Nevermore!
А сахарок схватил клювом и проглотил. Потом схватил второй.
Василиса, поминутно оглядываясь на ворона, вернулась к столу и села рядом с Батей. Заговорщицки улыбнулась Джону и вполголоса спросила:
– Как думаешь, когда подействует?
Джон пожал плечами.
Василиса посмотрела на форточку, на которой ворон грыз, придерживая лапой, сахар.
– Может, ему сахарок в молоке намочить?
– Nevermore! – каркнул ворон, замотав головой из стороны в сторону
– Nevermore!
– Понимает! – потрясенно произнесла Василиса.
– Полиглот, – сказал старичок Прохор.
– Мудреная птица, – сказала Марья Моревна, и добавила.
– Ты лучше отцу молока в чай добавь.
– Хорошо, – сказал Батя, приоткрыл правый глаз, оглядел общество и снова закрыл.
– Я другого принесу, – сказала Василиса, забрала кувшин и ушла с ним на кухню.
Кот с цепью снова поморщился, но допил из своего блюдца. Зевнул и поднялся, выгнув спину.
– Ну, и нам пора, – сказал он, – да и молоко у вас, не обессудьте, тиной попахивает.
Полосатый натянул второй сапог и обутыми лапами сгреб богатство поближе к сундуку.
– Иду, иду, – и поспешил за черно-рыжим.
Коты степенно, задрав хвосты, прошли к окошку, остановившись на секунду у гусятницы, кивнули щуке и, мягко прыгнув, исчезли в форточке, потеснив недовольного ворона.
– Доброго пути, заходите, когда сможете, – пробурчал Джон, продолжая жевать. Марья Моревна сердито взглянула на него.
– Так всегда говорят, – виновато произнес Джон:
– В Африке! – резко ответила Марья Моревна, и хлопнула в ладоши
Появились подавальщицы, взялись за гусятницу и понесли щуку обратно в бадью.
Батя открыл глаза. Увидел, что в горнице никого не осталось, встал, потянулся с хрустом крупным телом. Вышел из-за стола, подошел к ворону, протянул ему на толстом пальце кусочек сахара:
– Ну, птица-говорун, сядешь к столу?
Ворон схватил сахар и, шумно взмахнув крыльями, перелетел за стол, сел на высокую спинку батиного стула.
Старичок Прохор, кряхтя, подошел к окошку, закрыл форточку:
– Вечереет. Холодком потянуло.
Марья Моревна всплеснула руками:
– А ведь и ужинать пора, – она хлопнула в ладоши, пошла распоряжаться.
– А после – чай с новым вареньем, – сказала Василиса и последовала за Марьей Моревной.
Старичок Прохор подсел к столу, пододвинул к себе блюдо с баранками:
– Совсем мозги наперекосячились с телепатией ихней. Сиди тут, как цапля, пузыри считай! Проголодался, живот сводит.
– Плохо, – сказал Батя.
– А ты на баранки налегай, – посоветовал Джон.
Старичок Прохор деловито посмотрел на Джона с Батей, кивнул в сторону буфета.
– Перед ужином не вредно бы. За гостей.
Батя открыл было рот, но не успел ничего сказать.
– Nevermore! – каркнул ворон, – nevermore!
Все замолчали, и было слышно, как на кухне Марья Моревна шумит тарелками.
После ужина, как обычно, сидели на скамейке в саду, считали спутники.
Джон вертел в руках увядшую кувшинку, вполголоса расспрашивал Марью Моревну, какие есть заклинания, чтобы русалку превратить обратно в девушку.
– Не ты первый интересуешься, – отвечала Марья Моревна, – ну да уж ладно, за подвиги твои сегодняшние так уж и быть, побеспокою завтра щуку.
Василиса прижималась к Ивану и время от времени подбрасывала на дорожку кусочки сахара.
По дорожке скакал черный ворон, поглядывал на нее лукавым маслянистым глазом и приговаривал:
– More! More!
Заветный пузырек и гребень Василиса отдала Марье Моревне, а та положила их в холщовый мешочек и убрала на дальнюю полку – за жгучий перец и ядрёный хрен со своего огорода.
БУНТ МАШИН (ТОЛЕРАНТНОСТЬ)
– Однако, как тяжко без прессы, – пробормотал старичок Прохор, поднимая глаза от вчерашней газеты, кроссворд в которой был уже разгадан и перечиркан карандашом.
– Хорошо, – сказал Батя, не отводя пристального взгляда, направленного поверх стакана с кофе на согнутую спину Ивана.
Сам Иван в это время сидел на стуле перед телевизором, повернутым к нему задней стенкой. Два ВУмника держали телевизор снизу на пяти лапках. Тремя другими они подавали Ивану инструменты, а на остальных стояли, переминаясь.
– Что хорошо? – спросила Марья Моревна, сидящая рядом с Батей.
– А то хорошо, что почтальона сегодня нет. Калитку никто не сломает.
– Давняя история, а конца не видно, – сказал Иван. – Мы им пишем, чтобы дополнительно запрограммировали почтальона на открывание калитки внутрь, а они нам отвечают, что бы мы сами свою калитку перевесили. Волокитчики. Не хотят систему координат у почтальонов модернизировать.