Энца и Лаура, подобрав подолы вечерних туалетов, со всех ног мчались по расположенным под сценой катакомбам. Платье Энцы было розовое, из атласа, с заниженной талией, скроенное по косой, Лаура же выбрала желтую юбку из плотного фактурного шелка, на поясе был завязан огромный бант из лилового тюля. К ней она надела белую шелковую блузку с обтянутыми тканью пуговицами.
– Поспешите, бабочки, – крикнул Колин от самого выхода.
Девушки, смеясь, подбежали к нему.
– Вито ждет нас у осветителей.
Энца и Лаура последовали за Колином тайными коридорами, вверх по лестницам, пока не оказались прямо за «бриллиантовой подковой». Они слышали шарканье подошв прямо над головой, на балконе, – это занимали свои места благотворители.
Приподняв юбки, девушки принялись взбираться вслед за Колином на балкон для осветителей, чтобы устроиться там за длинным рядом прожекторов, похожим на гирлянду из полных лун, – счастливая примета.
Вито, во фраке, протянул руку, чтобы помочь Энце подняться, и коснулся губами ее щеки.
– Выглядишь прекрасно, – сказал он.
– Ты тоже, – откликнулась Энца.
– У тебя совсем не сбилось дыхание, – поразился Вито.
– Она же альпийская козочка, помнишь? – встряла Лаура. – Вот ирландки привыкли бегать по равнине, и не дальше, чем к соседке.
Колин за бедра подтолкнул Лауру наверх, к Энце и Вито.
– Мне тоже положен теплый прием? – спросила Лаура у Вито, одергивая юбку.
– Нет, только теплое шампанское.
– Значит, не зря я сюда забиралась.
Вито выстрелил пробкой и раздал бумажные стаканчики. Зазвучали тимпаны, как тревожный набат в древней долине.
Все четверо уселись на табуретки, огромный занавес раздвинулся, и голубой прожектор омыл Энрико Карузо единственным сияющим лучом.
Публика встала. Глаза Карузо черными бриллиантами мерцали в голубом свете, он широко улыбался – с удовлетворением человека, любящего свое дело. Взмыли скрипки, и над толпой поплыла первая нота, чистое ля средней октавы, как звучный пушечный выстрел.
Энца взяла руку Вито и крепко ее сжала.
Лаура и Колин вернулись в помещение кассы, где Колин должен был подсчитать сегодняшнюю выручку, составить ведомость и отнести сумки с наличными управляющему. Деньги должны были пойти на покупку облигаций в пользу солдатских семей. Лаура сидела рядом, пока Колин крутил ручку кассового аппарата.
Вито полагал, что работа с прессой отнимет у него несколько часов, поэтому он заказал для Энцы такси. Но погода была отличной, воздух благоухал, так что она решила пройтись пешком. Пробираясь сквозь толпу солдат, чтобы выйти на Пятую авеню и направиться домой, она, спасаясь от ночной прохлады, накинула на плечи розовое болеро.
– Энца! – окликнули ее из толпы.
Она посмотрела по сторонам, но не нашла ни одного знакомого лица. Такое часто случалось с ней в Нью-Йорке. Она подумала, не коснулся ли ее прилетевший издалека мысленный зов матери, – такая глубокая тоска была в этом возгласе, раздавшемся среди городского гомона.
– Энца!
Почувствовав чье-то прикосновение, Энца оглянулась, и глаза ее встретились с зеленоватыми глазами Чиро Ладзари, который в коричневой форме американской армии выглядел великаном – куда выше, чем в горах или на Малберри-стрит. Энца потрясенно молчала.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Чиро. Он так много думал о ней, что сомневался в реальности этого мгновения.
– Ты доброволец, – сказала Энца.
Взгляд ее пробежался по военной форме, коротко остриженным волосам, высоким ботинкам. Идеальный солдат, сошедший с плаката, – но Энца не хотела себе в этом признаться.