Мои уставшие руки уже привычно пристраивали полное ведро на краю колодца – неожиданно ручка выскользнула из потных пальцев, ведро покачнулось и упало вниз.
Я замер в ужасе.
– Устааааа! – в следующее мгновение заорал я.
Послышался крик, а затем воцарилась тишина. Тот крик я не забуду никогда.
Я отпрянул. Из колодца больше не доносилось ни звука, и я не мог заставить себя подойти к его краю. Может быть, это был вовсе не крик, просто Махмуд-уста выругался?
Казалось, мир смолк. У меня дрожали колени. Я не мог решить, что делать.
Огромный шершень сначала покружился вокруг лебедки, затем подлетел к отверстию колодца, заглянул внутрь и тут же исчез.
Я бросился в палатку. Снял с себя мокрые от пота штаны и рубашку. Переоделся. Я почувствовал, что дрожу, немного поплакал, но заставил себя замолчать. Если я буду реветь при Рыжеволосой Женщине, мне будет стыдно. Она обязательно придет на помощь. А может быть, подсобит и Тургай. Может быть, они позовут военных, или кого-то из мэрии, или пожарных.
Я бежал напрямик через поля в Онгёрен. Цикады смолкали в выгоревшей траве, когда я пробегал мимо них. Когда я несся мимо кладбища, то, повинуясь странному внутреннему голосу, повернулся и увидел, что вдалеке над Стамбулом сгущаются черные грозовые тучи.
Если Махмуд-уста ранен, если он теряет кровь, нужно успеть. Но я не знал, к кому обратиться.
Вбежав в городок, я сразу направился к дому, в котором жили Рыжеволосая Женщина с Тургаем. Дверь квартиры на первом этаже открыла тощая дама средних лет – судя по всему, жена маоиста, изготовителя вывесок.
– Они уехали, – сообщила она, хотя я еще не успел даже толком задать вопрос, и дверь дома, в котором я впервые в жизни провел ночь с возлюбленной, закрылась перед моим лицом.
Задыхаясь, я метался по площади. В кофейне «Румелия» никого, зато на почте толпилось много солдат, ожидавших телефонных переговоров.
На месте шатра Театра Назидательных Историй остались лишь обрывки билетов и колышки.
Не соображая, что делаю, я бросился бегом из Онгёрена обратно к проклятому колодцу. Медленно собиралась гроза. С моего лба, шеи ручьями тек пот. На кладбище, деревья которого по ночам раскачивались от прохладного ветра, сейчас стояла адская духота. Среди надгробных камней паслось несколько довольных жизнью баранов.
Возле участка я окончательно выдохся и пошел шагом. Я очень хорошо понимал – то, что я предприму в ближайшие полчаса, определит всю мою будущую жизнь, но я не мог решить, что же мне делать. Я был не в состоянии размышлять, что с Махмудом-устой: потерял ли он сознание, ранен ли он, умер ли он. Может быть, все произошло из-за сильной июльской жары? Солнце светило прямо мне в макушку, обжигая затылок.
Я очень хотел услышать голос Махмуда-усты и его стоны. Но у колодца стояла гробовая тишина. Слышен был только треск цикад. Я заметил двух ящериц, бежавших по лебедке. Сделал шаг по направлению к колодцу. Потом мне стало страшно. Подойти ближе и посмотреть вниз я не смог. Мне казалось, что если бы я посмотрел, то ослеп бы.
«Аллах Всемогущий, смилуйся надо мной!» Что мне следовало делать?
Вернувшись в палатку, я вновь заплакал. Сразу бросились в глаза чайник Махмуда-усты, старая газета, которую он читал сто раз, голубые резиновые шлепанцы мастера, перевязанные скотчем, ремень от штанов, которые надевал мастер, когда ходил в город, его будильник…
Руки сами собой принялись собирать вещи. У меня не заняло и трех минут запихать в старый чемодан все, что я привез с собой, и даже кеды, которые я так ни разу и не надел.
Если останусь здесь, то меня арестуют по меньшей мере за то, что я причинил смерть по неосторожности. Долгие годы будет идти судебное разбирательство, и тогда – какие там курсы, какой университет! Вся моя жизнь пойдет под откос – и, пока я буду сидеть в тюрьме для несовершеннолетних, мать умрет от горя.