И тут уже он, конечно, сдался.
– Держи свой подарок, – сказал он, сымитировав мой голос налетчицы на жлобов.
Дальше, мне кажется, наша жизнь уже не заслуживает такого внимания. Мы просидели над нашей собственной маленькой Вселенной Варкрафт до тех пор, пока Франки не соизволил-таки доесть свою кальцоне, которая сначала остыла, затем подгорела и снова остыла, и в конце концов мы сложили оружие: дубины, топоры, доспехи, остроконечные шлемы и всю прочую ерунду.
Мы уступили друг другу. Мы устали сражаться.
О да, как же это прекрасно – быть такими же идиотами, как парижане! Злиться из-за дрянного прокатного велика, из-за того, что кто-то припарковался там, где разрешена только остановка, из-за несправедливого штрафа, переполненного ресторана, разрядившегося мобильника или невнятно указанного графика работы какой-нибудь барахолки.
Это так хорошо, так хорошо, так хорошо…
Лично мне это никогда не надоест!
«В течение следующих эпизодов наши герои, Франк и Билли, переехали в Париж и жили там ровно так, как пообещали друг другу.
Пять раз за два года они поменяли жилье, за каждым новым порогом квадратных метров становилось чуть больше, тараканов – чуть меньше.
Франк поступил в свою школу, Билли кем только не работала, в разных, более или менее достойных амплуа, чего уж тут скрывать, но, к счастью, никогда с корнеплодами.
Звездочка моя, вы слишком добры…
Они вкалывали как проклятые, кормили друг друга, перевязывали друг другу раны, вместе пили и похмелялись, ругались, расставались, баловали друг друга, холили и лелеяли, ненавидели, теряли, начинали сначала, разочаровывались, обожали, встречались и поддерживали всю дорогу, но главное – они научились вместе поднимать голову.
Это они жили.
Они.
Разве что вот сейчас в отпуск выбралась, а так, Билли больше не покидала Париж, ставший ее любимым городом и единственной семьей, не считая Франка, который – он ведь хороший сын – продолжал мотаться на поезде к своим на всякие праздники.
Его отец с ним больше не разговаривал, но это уже не имело значения, поскольку он вообще больше ни с кем не разговаривал за пределами своей группки единомышленников по борьбе с Саботажниками. Его мать пребывала в отключке, а вот у Клодин все было в порядке. И Клодин никогда не забывала передать привет Билли. Никогда. И даже иногда посылала ей свои рыхловатые песочные печенья.
И так подсобила разок-другой, поболтали о том о сем, поговорили основательно, и понеслось: простенькие букетики – траурные венки, мелкие подсказки – серьезное обучение, подработки по субботам – работа неделями напролет, скромные инициативы – заметные преобразования, большие инновации – маленькие успехи, одноразовые чеки – постоянная зарплата, некоторое благополучие – настоящее призвание, – и вот уже она стала супермодным флористом.
Это было очевидно, звездочка моя, совершенно очевидно…
Билли была рождена, чтобы творить красоту, сколько бы все вокруг ни надрывались, пытаясь ей доказать, что это ей не по статусу.
Совершенно очевидно.
Если у нее и были проблемы с тем, чтобы изобразить генеалогическое древо своей семейки – не хватало ни mamma mia, ни всяких там богатеньких ответвлений, то в вопросах коммерции она сама могла читать лекции всем этим папенькиным дочкам с дипломами…
У нее обнаружилась не просто предпринимательская жилка, а настоящий дар!
Чего хотела Билли, то и создавал для нее Бог.
Ее немыслимая одежда – вся с головы (в платке) до ног (в носках) в цветочных мотивах (собранная по разнообразным секонд-хендам), ее волосы, которые она красила во все оттенки пантона под цвет шерсти своей собачонки (что-то вроде помеси пуделя с таксой, только пострашнее) в зависимости от их общего настроения, ее старенький фургончик «рено», так ослепительно разрисованный лютиками по бледно-зеленому фону, что даже девушки из парковочной полиции не решались выписывать ей штрафы, опасаясь мешать столь важному делу.