– Это все? – спросила меня медсестра, встречающая детей в дверях приёмного покоя.
– Сейчас гляну в автобусе, – ответил я и вернулся на парковку. Убедившись, что взрослые заняты во всеобщей суматохе, я подбежал к джипу, открыл дверцу с пассажирской стороны и юркнул внутрь. Тепло салона обхватило меня уютным покрывалом.
– Молодца! – коротко бросил Вовка и бесшумно тронулся. Джип медленно проехал мимо больницы и свернул на первую же улицу. Там брат прибавил скорости, и моё сердце радостно застучало. Через пять минут мы уже мчались по трассе к границе с соседней областью. Я молчал, боясь нарушить такую прекрасную атмосферу побега.
– Согрелся? – наконец, спросил Вовка.
– Ага.
– Пожар – это ужас. Я боялся, что ты… Хотя… огонь нам не страшен, верно?
Его слова показались мне странными, но я всё равно кивнул.
– Голодный? Завтракать будем только через пять часов, не раньше. Надо оторваться от преследования.
Я снова кивнул и решился задать вопрос:
– Ты был там, когда дом загорелся?
– Да, я ночевал в машине, хотел выкрасть тебя рано утром, когда самый крепкий сон. А потом увидел всполохи и понял: не успел.
– Значит, справку ты так и не взял, раз решился на похищение?
– Директор же сказал: в пятницу приёма нет, – Вовка бросил на меня быстрый взгляд и улыбнулся: – Мне не хотелось затягивать с твоим вызволением.
Я не стал больше задавать вопросов. Мне было хорошо от одной мысли, что мы с братом снова вместе. Я положил голову на валик кресла и зачем-то произнёс:
– А Максика усыновила тётя Оля.
– Да, знаю. Его мы тоже заберём. Но сначала займёмся твоей личностью.
– Моей – чем?
– Документы сгорели вместе с детдомом, и ты теперь никто, – пояснил Вовка. – Это к лучшему, потому что так проще начать новую жизнь. А со старой нам стоит иметь как можно меньше общего.
– Почему?
– Потому что нас ищут нехорошие люди.
– Бандиты?
– Можно и так сказать.
– Зачем?
– Это я тебе расскажу чуть позже. Пока же у меня одна цель – забрать тебя и Максика. Со мной вы в безопасности.
– Его ты тоже выкрадешь?
– Это не так просто сделать: Петровы переехали в Болгарию, так что придётся действовать хитрее.
У меня дух захватывало от предстоящих приключений. Я вытянулся в кресле и зажмурился: начиналась новая жизнь.
Чужой брат
Пригревшись, я заснул. Никогда ещё до этого я не ощущал такого уюта. Словно весь мир, что окружал меня в беспорядке, наконец, гармонично сложился, как мозаика – деталь к детали.
Не знаю, сколько я проспал, но когда открыл глаза, было ещё темно. Причём как-то особенно темно, по-тревожному. Я не сразу понял, откуда это ощущение: Вовка гнал по шоссе с выключенными фарами. От страха у меня похолодела спина: дорога покрыта колючей позёмкой, один неверный поворот руля – и нас занесёт. Но только я открыл рот, чтобы попросить брата включить фары, как джип притормозил и аккуратно свернул на просёлочную дорогу. Всё так же в кромешной тьме, переваливаясь на ледяных накатах, мы двигались к чернеющему в лунном свете лесу.
– Вов, с фарами безопаснее, – робко заговорил я.
– Безопасней без них. Не хочу, чтобы какой-нибудь ранний молоковоз заметил нас.
– Но… ты разве видишь в темноте?
– Так же хорошо, как днём. В армии меня многому научили.
Я промолчал, не зная, как реагировать на такое заявление.
– Ты тоже многому научишься со временем.
Я не видел его лица, но чувствовал, что он улыбается.
Достигнув леса, мы съехали с дороги и встали между деревьев: Вовка каким-то непостижимым образом умудрился выбрать такое место, чтобы его огромная машина не провалилась в рыхлый снег. Заглушив мотор, он достал с заднего сиденья спортивную сумку:
– Переоденься. Только быстро.
И вышел из машины. Я заглянул в сумку: джинсы, футболка, свитер, тёплая куртка, сапоги. Я начал стягивать свою детдомовскую одежду, которая в один момент опротивела мне. Не знаю, сколько времени у меня ушло на переоблачение в темноте, но мне казалось, что я справился в рекордно короткие сроки. Когда я вышел из машины, Вовка стоял лицом к дороге, замерев в странной позе – как будто напряжённо вслушивался во что-то. Я окликнул его. Брат вздрогнул, словно только что вспомнил о моём присутствии.
– Я готов, – пояснил я.
Он коротко кивнул, сгрёб мою старую одежду и свалил в кучу за джипом, потом полил всё это жидкостью из пластикового флакона и поджёг.
– Зачем это? – удивился я.
– Тебя объявят в розыск. Лучше избавиться от всех возможных примет. Переодевание, конечно, нас не спасёт, но уменьшит шанс выследить тебя.
Я смотрел, как живенько горят мои вещи, и мне казалось, что я на пороге какого-то удивительного и волнующего мира погонь, тайн и приключений. Дождавшись, когда этот погребальный костёр догорит, Вовка забросал золу и непрогоревшие подошвы кроссовок снегом, а я сел в машину. После огня тьма снова сомкнулась вокруг нас плотным кольцом. И единственным укрытием в этом новом и неизвестном для меня мире был джип «Чероки», а проводником – мой старший брат, умеющий видеть в темноте.
Когда мы выбрались на шоссе, Вовка включил ближний свет, и мы стрелой помчались дальше. Я прижался лбом к боковому стеклу, наблюдая, как бесформенные силуэты, отделяющиеся от кромешной тьмы в свете фар, стремительно приближались, превращаясь в дорожные знаки, сугробы, кусты и автобусные остановки. Я не знал, куда мы едем, да меня это и не интересовало: за братом я готов был идти хоть на край света. Именно так я себе и представлял тот день, когда он заберёт меня из детдома: мы будем ехать и молчать – каждый о своём. В этом молчании было наше единение. Как будто наши души после многолетней разлуки искали точки соприкосновения, чтобы снова прорасти друг в друга.
Когда начало светать, мы въехали в довольно крупный город в соседней области. Вовка уверенно вёл машину, сворачивая с улицы на улицу, а через пятнадцать минут мы остановились возле кафе быстрого питания.
– Один разок придётся поесть эту дрянь, – с сожалением сообщил брат. – Просто в кафе, где обслуживают официанты, мы можем запомниться, а для нашей безопасности лучше оставаться незаметными.
Я жадно ловил каждое слово, потому что понимал: чем быстрее я усвою правила новой жизни, тем быстрее она перестанет меня пугать.
Мы купили сэндвичи, кока-колу, картошку-фри и два куриных бедра.
– Куда мы едем? – спросил я, когда мы, наконец, сели за стол и начали завтракать.
– Домой. Надо залечь на дно и посвятить тебя в план. Потом сделаем тебе новые документы и двинем за Максиком.
У меня тревожно забилось сердце: Максик! Каким он стал? Узнает ли меня? Узнает ли Вовку? Примет ли нас?
– Ты ешь и слушай, – продолжал брат. – Если нас остановят менты, ты молчи. Разговаривать с ними буду я. Но если вдруг спросят тебя, откуда мы едем, скажи, что ты студент, учишься в Москве. Мы с тобой путешествуем и собираем фольклор для твоей курсовой работы. Можешь сказать, что я твой брат, только не называй свою фамилию. Представляйся моей.
– От кого мы скрываемся?
– Тебя вот-вот объявят в розыск, если уже не объявили. Нам надо добраться до дома и залечь на дно. Через неделю-другую менты успокоятся, и тогда я посвящу тебя в дальнейший план.
– Почему не сейчас?
– Потому что сейчас рано.
– Думаешь, я сдам тебя? – догадка так возмутила меня, что я даже есть расхотел.
Брат промолчал, опустив глаза в тарелку.
– Вов, я доверился тебе с первого момента, хотя мог бы и предъявить некоторые претензии. Ты вернулся из армии и четыре года пропадал невесть где, хотя обещал забрать меня из детдома. Или ты думал, что там средиземноморский курорт? Согласись, я имел право обидеться и вообще не разговаривать с тобой, но я не скандалю. Единственное, что меня волнует – это наше будущее. Я хочу… я должен знать, что нас ждёт и как вести себя, если вдруг нас остановят и арестуют.
– Жень, расслабься. С ментами я разберусь – плёвое дело.