В городе я видела несколько колли. Они внимательно смотрели на меня, но ни одна не облаяла, и я подумала: может, это добрый знак, что я нравлюсь местным собакам? Может, я наконец-то попала туда, куда нужно? Я заснула под одеялом, от которого пахло травой. Утром пришел человек и покормил лошадей, называя их славными ребятками. Он ласково смеялся, когда они прикасались к нему и терлись об него головами. Он был старше моего отца и совсем не походил на торнадо. Скорее, он был похож на этих лошадей. Спокойный. Один из тех блэкуэлльских мужчин высокого роста, чьи предки познали много трудностей и горя, потомок основателей города, которые пережили холод и голод и прошли через все испытания с этой спокойной уверенностью. Меня нисколько не удивило, что после его ухода лошади призывно ржали, словно просили его вернуться.
Я незаметно сопровождала свою мать, когда та пошла в школу. В животе у меня урчало, но я заставляла себя не думать о том, что голодна. Мою мать дожидались двенадцать детей, все чисто одетые, руки сложены на парте. Все принесли с собой завтраки, а некоторые даже книги. В полдень я проделала свой путь обратно. Боковая дверь большого дома была открыта, и я тихонько вошла, не устояв перед запахом еды. Я так хотела есть, что не удержалась и схватила пирог, который лежал на столе. Схватила весь целиком. Выбежала на улицу и, сидя в высокой траве, весь целиком его съела. Меня даже затошнило, но я не очень расстроилась из-за этого. Я заснула тут же, в траве, и спала до тех пор, пока меня не разбудил дождь. Я побежала к своей конюшне, и у меня было такое чувство, что кто-то наблюдает за мной, но, когда я оглядывалась, никого не было видно.
Тем вечером я заглянула в окно к матери. Она ужинала. Служанка, которая работала у мистера Партриджа, принесла жаркого и буханку хлеба. Потом она прошла к конюшне и оставила там еще одну буханку. Тогда я догадалась, что человек, который приходил кормить лошадей, видел меня.
Поздно вечером, когда все горожане улеглись в свои постели, мать вышла во двор учительского дома. Она оплакивала все, что потеряла, и все, что совершила. Я проснулась, и по коже у меня поползли мурашки. Лошади метались в стойлах от ее воплей. Человек, который приходил кормить лошадей, вышел из своего дома. Он замер, увидев мою мать. Я поняла, что он полюбил ее в ту же минуту, несмотря на шрам, оставленный на ее лице моим отцом. Я не знала, что любовь бывает видимой, как трава или река. Теперь я это узнала. Я видела страсть этого человека, как видела, что лошадь тянется к сену.
Утром, когда моя мать ушла в школу, я постучалась в дверь большого дома. Высокий мужчина, который жил там, сказал, что его зовут Исаак Партридж. Он не удивился при виде меня. Пригласил войти, угостил чаем с тостами. Выразил сожаление, что яблочного пирога больше не осталось. Добавил, что сам предпочитает пироги тортам и может съесть целый пирог за один присест, совсем как я.
Я сказала, что он должен сделать три вещи, если хочет, чтобы эта женщина его полюбила. Он удивился и заинтересовался.
— Ну, ну, продолжай, — сказал он.
Я продолжала. Первое: он должен полностью отказаться от выпивки. Он ответил, что это не составит труда. Он не большой поклонник этого дела. Второе: он должен отдать ей свой дом, а сам перебраться в учительский коттедж. Он снова согласился. Его дом слишком велик для одного. И третье: он должен подарить ей дочь. Он посмотрел на меня.
— Боюсь, это будет непросто, — ответил он.
— Очень даже просто, — заверила я.
Вечером Исаак постучался в дверь к моей матери и сказал, чтобы она переехала в его дом. Коттедж кишит жуками, и ей лучше перебраться, пока не закончится нашествие. А он поживет в коттедже, потому что насекомые его совсем не беспокоят. Мать внимательно посмотрела на него и согласилась. Всю неделю они ужинали вместе, потому что в коттедже не было кухни и Исаак не мог готовить себе еду. Он стучался в дверь собственного дома, где теперь стал гостем, и мать приглашала его войти.