Не знаю, почему. Эл-Ит, нам тебя трудно вспоминать. Тебе это понятно?
Острая тоска заставила Эл-Ит сдержать боль, и она не заплакала. Укротила тоску, чувство, которое было так непривычно в ее милой стране, где боль и страдания считались признаком болезни, и к ним относились с терпением, сочувствием, но решительно, не давая этим чужеродным эмоциям заразить окружающих.
Эл-Ит встала. Ярко пылавшее солнце заходило, улицы и переулки окутала тень, освещены были лишь вершины гор. Сюда, наверх, с улицы доносились крики, голоса: там, внизу — тепло, жизнь, энергия.
Эл-Ит прижала обе руки к животу, как бы стараясь их прикосновением не запачкать окружающих.
— Стало ли лучше у нас в стране? Животные все еще печальны? Они до сих пор тоскуют в одиночестве?
— Тоскуют ли они в одиночестве, ты спрашиваешь, Эл-Ит? — Сестры стояли рядом, но не так, как бывало прежде, когда они брались за руки и иногда прижимались друг к другу щеками, так что каждая чувствовала биение ритма жизни в другой, как в себе самой. Сейчас они стояли рядом, но не прикасались друг к другу, и глаза их говорили, но сдержанно.
— Да, они печальны и томятся в одиночестве, — шептала Эл-Ит. Обе говорили шепотом, хотя были здесь вдвоем, и их никто не мог услышать. — Кобыла в стаде жеребцов чувствует свое одиночество, но не понимает, в чем тут дело, так и будет стоять дрожа, надеясь услышать доброе слово или голос, но слышит только тишину. Жеребец будет мотаться по степи из конца в конец, гонимый пустотой. Целое стадо рогатого скота одновременно поднимет головы и прокричит о своем страдании…
— Все это я слышала, Эл-Ит, слышала от них, — шепотом призналась Мурти.
— А потом вдруг с холма побежит отара в тысячу овец, а за ними пастухи, крича и успокаивая своих подопечных. Наши животные чувствуют какую-то ужасную потерю, Мурти… но становится ли им лучше, избавляем ли мы их от боли?
Мурти покачала головой и вдохнула:
— Не думаю.
— У нас по-прежнему нет надежды? Дети больше не рождаются?
— Все так, как было. Эл-Ит, прошло еще очень мало времени с тех пор, как тебя в первый раз отправили в другую зону. Тебе кажется, что это было давно?
— Очень давно! О, как много времени прошло. — И слезы потоком хлынули из глаз Эл-Ит.
— По-твоему, слезы и печаль — это нормально для нашей зоны? — зло спросила Мурти.
— Нет, конечно, ты права, сестра.
— Разумеется, если сейчас твой долг — поехать туда, в чужую страну, познать слезы и печаль и…
— Ты не знаешь ничего, Мурти! Ты и представить себе этого не можешь!
— Не могу. Но ведь не мне приказали вступить в этот брак, Эл-Ит! Я уверена, что ты выполняешь свой долг, очень высокий, куда уж остальным до такой утонченности. Но нас-то зачем отравлять своей печалью?
Мурти говорила жестко и злобно, даже яростно. Эл-Ит поняла, что ее прекрасная сестра, ее второе «я», была так же тверда в защите интересов государства, как и она сама была всегда. И сейчас именно Мурти воплощала и заключала в себе эту страну, это государство.
Эл-Ит прошептала:
— Наши животные были в печали в беспокойстве еще до того, как я отправилась в Зону Четыре.
— Это верно. Но теперь ты вернулась оттуда, как будто окутанная черным облаком. Видела бы ты его, сестра моя! Нет. Ты не должна возвращаться до тех пор, пока…
— Пока что? Я не своей воле подчиняюсь, а Их.
— Против этого я не спорю, — кивнула Мурти. — Но могу сказать тебе, что ты несешь с собой заразу. Ты не виновата. Ты ни в чем не виновата, Эл-Ит. При чем тут ты? Но тебе поручено сыграть роль. Ради всех нас.
Эл-Ит согласно кивнула.