Никто не поднял глаз, когда Эл-Ит встала в дверном пролете, они обсуждали таинственное заболевание, постигшее скот в западных регионах, — итак, ситуация не улучшилась, пока не улучшилась. Хотя, конечно, все шло к тому. Сестра сидела спиной к Эл-Ит, но до сих пор это не мешало ей ощутить присутствие королевы и обернуться поприветствовать ее. Молодая девица, которую Эл-Ит хорошо знала, одна из тех сирот, которых она удочерила, наконец подняла глаза и увидела ее, но моментально отвела взгляд, как если бы ее тут вовсе не было.
Так что королева ушла, поднялась в свои апартаменты. Они были ярко освещены закатным солнцем, и Эл-Ит села у окна, купаясь в насыщенном желтом свете, но чувствовала себя только тенью, привидением. Эти комнаты, такие простые, светлые, приятные, которые она обставляла по своему вкусу — вещами, привлекшими ее формой или цветом, она всегда считала отражением своей сущности, в них ее личность раскрывалась и проявлялась с улыбками радости… но теперь сама утонченность обстановки, изящество мебели и безделушек отказывались принять хозяйку: она стала чужой и не соответствовала этому интерьеру. Вполне вероятно, ей вообще не следовало приходить сюда.
Эл-Ит поднялась на многоуровневые крыши дворца, погуляла там, полюбовалась, как в лучах закатного солнца вспыхивают отроги гор. Под ней лежала вся ее столица, где ей были знакомы каждая улица и каждый парк. Не было тут дома, площади, общественного здания, которых бы она не знала, — часто королеве были известны даже интерьеры во всех подробностях благодаря дружбе с обитателями, не говоря уж о фасадах, крышах, расположении окон, — так уж была устроена ее память. Но теперь Эл-Ит тут не приветствовали.
Она решила, что над крышами, на колокольне могла бы достичь той своей внутренней высоты, с которой так низко пала, и стала карабкаться все выше и выше по винтовой лестнице, встала на головокружительной высоте, на уровне гор и облаков и снежных шапок гор, где птицы пролетали совсем рядом, смотрела вверх в сторону просвета между гор, за которым ждали синие пространства, но при этом бормотала: «Далеко… Слишком далеко…». Эл-Ит не верилось, что совсем недавно она стояла тут, охваченная ощущением, что стоит только втянуться в эту лазурь — и она перейдет во что-то, доселе ей неизвестное и невоображаемое, чувствовала даже, что ей стоит лишь ступить с башни — и она побежит по сверкающим небесам, легче воздуха, и исчезнет в синеве, как исчезают облака под жарким солнцем. Теперь она несла тяжкое бремя и чувствовала себя загрязненной, она понимала, что не должна стоять тут, здесь не место для нее.
Быстро спустилась в свои комнаты, а там встретила сестру. Мурти удивилась. Она вовсе не ждала Эл-Ит. Обе были удивлены и огорчены. Раньше сестры всегда были в курсе того, что делает другая и где она в данный момент времени, даже если они находились в разных концах страны.
Эл-Ит села у окна, Мурти тоже села, но не рядом. Они внимательно оглядели друг друга, но с досадой, как чужие. До сих пор Мурти воспринимала сестру как бесплотное существо, воплощение огня и блеска, как фонтан, обновляющийся каждую минуту втекающими в него ручьями, теперь же это состояние было совершенно недоступным для Эл-Ит, и Мурти казалось, что из души сестры как будто ушел свет.
— Дети обо мне спрашивали? — робко поинтересовалась Эл-Ит умоляющим тоном.
И Мурти, вздрогнув от этого нового для нее просительного тона, с трудом вымолвила:
— Нет.
— Они не скучают по мне?
— О тебе говорят, как об умершей, Эл-Ит. — И Мурти наклонилась вперед и взяла сестру за руку, по старой привычке, чтобы снова ощутить ток, который всегда протекал между ними. И медленно выпустила ее руку, вздохнув.
— Скажешь им, что я не умерла, но скоро вернусь?
Через некоторое время живые добрые глаза Мурти опустились под взглядом Эл-Ит, и она ответила:
— Все теперь по-другому.