– Привет, Рыжакова, – из толпы выклюнулся Аксенов. Через минуту подошли Петраков, Рибякина, Ремизовы, Вексельберг, и – понеслось:
– А где Лешка?
– Кто был этим летом в Израиле?
– Ха! Поглядите на тех первокурсниц… Ну и грудь!
– Вы расписание видели? В сентябре одно сплошное финправо. Пирогова что, окончательно спятила?
Что-то кольнуло в груди, когда я подняла голову, и мимо меня прошел Он. Нет, Он не появился в моей жизни – Он просто прошел мимо и, обогнув группу студентов, остановился у доски с расписанием.
– Ди?
Я кивнула, не сводя с Него глаз. Он небрежно провел рукой по волосам и бросил взгляд на часы.
– Ди, ты слышишь, что я тебе говорю?
Я снова кивнула, не понимая из вопроса ни слова. Из-за спины незнакомого мне старшекурсника вынырнула Пирогова и мягко тронула Его за руку:
– Ром, возьми, ты просил.
Он обернулся. Пирогова протянула Ему лист бумаги, и Он улыбнулся. У него были проникновенная улыбка и острый взгляд, а я вдруг подумала, что Он – удивительно светлый. Да он, в общем, и был таким: светло-русые волосы, белый свитер, вывязанный косами, с рукавами, поддернутыми до локтей, лишенное привычного летом загара лицо и бежевые летние брюки. Высокий рост, прямая осанка, уверенные, даже выверенные движения – и холодное аристократичное лицо с бледно-голубыми глазами.
Чем Он привлек меня? Почему именно Он?
Этого никто не расскажет…
Это не была любовь с первого взгляда, и не было у меня к Нему никакого желания, о котором пишут в банальнейших книгах. Он не был красив в общепринятом смысле, и от него не исходили флюиды брутальности и бешеного обаяния. И в общем, Он был таким же, как все, собравшиеся в том холле, но это было, как вспышка. Сложно объяснить, что вообще происходит с тобой, когда сознание убирает от тебя окружающий фон, все звуки и голоса, замазывает лица и фигуры других людей, и ты видишь только Его.
– Ди, ты заснула? Я к кому обращаюсь? – насмешливый голос Лешки прорвался из темноты моего сознания. С трудом поворачиваю к нему голову и… натыкаюсь на пристальный взгляд Лизы Ремизовой. Она тоже смотрела на этого парня, и он определенно ей нравился. Но это почему-то не понравилось мне.
– Ди, я нам взял. Народ, налетай, – Панков с размаху бухнул в руки оторопевшего Вексельберга здоровенную стопку тетрадей и указал мне глазами в сторону. – Отойдем? Кое-что расскажу… А-а, так ты уже в курсе? Что, Пирогова уже подходила?
– Что? – В очередной раз пытаясь сконцентрироваться на Лешке, я краем глаз продолжала следить за Ремизовой. Разглядывая этого парня, Лиза краснела, хмурилась и кусала губы. Поймав мой взгляд, она дернулась, изобразила недоумение, скривила рот в пренебрежительной улыбке и отвернулась, но ровно через секунду ее взгляд снова прилип к Нему, и я ощутила уже откровенное раздражение.
– О! Ремизова как раз на него таращится, – Панков осклабился, наблюдая, как Он, кивнув Пироговой, неторопливо направился к лестнице и через секунду смешался с толпой.
– Леш, ты о ком? – придя в себя, я окончательно разворачиваюсь к Лешке.
– Да тут такая история, – Лешка почему-то напряженно сощуривается. – Был я в деканате, ждал, когда Пирогова соизволит выдать мне методички. А этот чувак… ну, в светлом свитере, вышел из кабинета декана, выцепил Пирогову и поинтересовался у нее, на какие числа в первом семестре нам финправо поставили? И Пирогова, чуть ли не запрыгав от радости, понеслась ему за расписанием. И за списком нашей группы, – выдержав драматичную паузу, многозначительно продолжает Лешка.
– Нашей? А зачем ему это? – не понимаю я.
– Ты дальше слушай. Как только этот чувак в свитере смылся, я спросил у Пироговой, кто это? А она так ехидно – ну ты ее знаешь – сообщила мне, что он будет вести у нас финправо вместо ПэПэ.
ПэПэ мы называли профессора Павла Петровича Пелевина.
– Не верю, – как Станиславский, я трясу головой, поскольку ПэПэ незыблем, как стены этого ВУЗа и как и то, что я у него одна из лучших на курсе. Единственный предмет, который я знала если не как Господь Бог, то уж точно лучше Панкова. – Так, а куда ПэПэ делся?
«Зря я тогда отказалась взять его телефон», – догоняет меня безусловно умная, но, увы, запоздалая мысль.
– Ну, я так понял, он в отпуск отправился, – острит Лешка.
– В начале занятий? Да ну, ну нет.
– Тогда матери своей позвони или сама сходи в деканат. Это ты у нас привыкла вечно держать руку на пульсе событий, – отмахивается Панков.
– Ладно, уговорил, – вздыхаю я, хотя к маме с этим вопросом я не пойду точно, иначе она поставит на уши весь институт. – Так, а что с этим парнем не так?
Отчего-то не могу назвать Его Рома, это кажется слишком интимным. Но произнести имя Роман, которое ему очень идет, я тоже не могу почему-то.
– С каким «этим» парнем? – наблюдая за потоком сознания на моем лице, Лешка поправляет свои браслеты.
– С тем, что финправо будет у нас вести.
– Ах, да-а, – с издевательским придыханием тянет Лешка, – самое главное-то я тебе так и не сказал. Он не препод, Ди, а… – тут Панков делает торжественную паузу и обвинительным тоном выдает заключение: – А аспирант. Ас-пи-рант, ты поняла? Он тоже у нас в Плешке учится.
«Тогда почему же я Его раньше здесь не видела? Или – видела, но не замечала? Хотя… Почему я вообще должна была Его замечать, ведь Он такой же, как все?» – проносится в моей голове, но теперь я, кажется, начинаю лгать и себе.
– Слушай, а Ремизова на него точно запала, – неожиданно говорит Лешка.
– В смысле? – Я невольно расправила плечи.
– А что тебя в этом так удивляет?
– Ну то, что она… и он, – пряча от Лешки глаза, я пожимаю плечами. Панков вздрагивает, долго всматривается мне в лицо и наконец произносит:
– Ну, давай объективно. Этот в свитере – явно из избирательных. А она симпатичней, чем ты. Так почему бы и нет?
И я не знаю, что это было – то ли обида на Лешку, то ли ревность к Панкову, когда он там, в сквере, смотрел вслед двум девушкам, а чуть раньше, в метро намекал мне на свои похождения в Швеции, то ли настойчивый взгляд Ремизовой, то ли то, что я долго глядела на этого парня, а Он так и не обратил на меня внимания, то ли безумие, то ли азарт, то ли мое самолюбие – но это всё вдруг сплелось в тугой и скользкий комок, и я выстреливаю:
– А хочешь, я его сделаю?
Лешка моргает, и его губы разъезжаются в слабой улыбке:
– Не понял… Ты это о чем?
– Ну, хочешь, поспорим, что он через месяц будет бегать за мной? Не за Ремизовой, а за мной? – поясняю я диспозицию.
– Ди, прости, у тебя с головой все хорошо? – Панков неуверенно фыркает, но это подстегивает меня еще больше.
– Ты считаешь, у меня не получится? – склоняю голову набок я.
– Ди, отвяжись. – Лицо Лешки внезапно идет красными пятнами.
– Нет, постой, ты сказал, что у меня ничего не получится, – упираюсь я.
– Успокойся, угомонись… Да отвяжись ты от меня со своими приколами! – пытаясь утихомирить меня, Панков повышает голос, но это дает обратный эффект, и я, закусив удила, бью коронным:
– Слабак.
– Кто, я?
– Мм, ты.
Пауза.
– Ах так? Ладно, уговорила. – Лешка оставляет в покое свои браслеты. – Согласен. Месяц. Хотя нет, не месяц, а даже три. Я дам тебе на раскрутку этого типа целых три месяца, но если я выиграю, то мы с тобой начинаем официально встречаться. Я снимаю квартиру, и мы с тобой… Ну, ты меня поняла.
«Ага».
– Ладно, – легко соглашаюсь я, но все-таки непроизвольно заплетаю ногу за ногу. – Но если выиграю я, то тогда…
– Нет, погоди, – Лешка трясет головой и прикрывает глаза. – Я играю с тобой только при одном условии. Ты с ним не спишь, не целуешься, и ничего себе не позволяешь. Ни-че-го, ты меня поняла?
– Ну разумеется! – злюсь я, отчего и забываю придумать, что я бы хотела получить от Панкова в случае своего выигрыша. – Договорились. Давай, бери методички и пошли в «Якиторию». Ребят зовем? Да, кстати… а как его зовут? – смастерив наивный тон, говорю я Лешке.
– Кого?
– Ну, этого аспиранта.
– Роман. Кажется, Лебедев, – помолчав, тихо и неприязненно произносит Панков…»
Остается добавить, что я выиграла то пари.