Вся одежда была в крови. Они поднялись на террасу и усадили его на стул. Он сильно ударился рукой, распорол ногу.
– Сейчас я зеленкой намажу, – сказала Татьяна.
– Только не зеленкой! – застонал Дима. – Лучше адаптоген. Наружно и внутрь.
Анжела налила ему водки. Татьяна вооружилась бутыльком зеленки.
– Ай, ай, ай, – кричал Дима, когда она его мазала.
– Дима, вы же доктор, что вы кричите, как маленький? – Татьяна дула ему на руку.
– Анжела, мне нужен наркоз. Налей еще! – требовал Дима.
Кое-как они довели Диму до его каморки и уложили в кровать. Вернулись. Татьяна пошла наверх посмотреть на Мусю – малышка спала спокойно. Тоже впервые за все время. У Татьяны же сна не было ни в одном глазу. Она опять спустилась – Анжела сидела и мешала ложечкой сахар в чашке.
– Спит, – сказала Татьяна.
– Погода поменялась, вот она и успокоилась, – ответила Анжела.
Татьяна налила себе чай и села. Даже домработница в этот вечер показалась ей обычной уставшей женщиной.
– Зубы лезут, – продолжала Анжела. – До двух лет о сне можешь забыть. Двадцать зубов должно вылезти.
– А вы откуда знаете? – спросила, не удержавшись, Татьяна.
– Знаю. У Артема дочь есть. Я ее растила, – ответила домработница и бросила чайную ложку на стол.
– А вы? Давно у него работаете? – спросила Татьяна и тут же пожалела, что задала вопрос.
– Давно… Как будто две жизни прожила. До Артема и после… Муж у меня был. Я, правда, его плохо помню. Совсем девчонкой была – восемнадцать лет, ничего не знала, не понимала. И мозг, видимо, помогает – отключает воспоминания. Три года я с ним прожила. Думала, все так живут. Он, как выпивал, так начинал придираться – не так поставила, не так посмотрела, не так пошла. А за «провинности» – наказание. Любимое – «виселица». Сажал меня на стул, привязывал и душил – веревкой, ремнем, руками, чем придется. Каждый раз в последний момент останавливался, когда я хрипеть начинала и сознание теряла. Без шейного платка из дома не выходила. Я его ненавидела и боялась только одного – родить ребенка. Но Бог есть. Не давал нам детей. Я ведь старалась угодить – приготовить повкуснее, подать покрасивее, прибрать получше. А он только злился от этого еще больше. Как будто специально себя распалял. Да еще за то, что родить не могу. Когда бил, по животу норовил попасть – мол, все равно от меня толку никакого как от женщины.
Я плакала. Даже иногда думала, что были бы детки, он бы изменился. Ведь чужих любил. Соседских пока всех по голове не погладит, не успокоится. То конфет им в кульке вынесет, то еще чего-нибудь. И с женщинами другими был вежливый, обходительный. Комплименты делал. Мне даже завидовали некоторые дамочки.
Это сейчас я понимаю, что у него с головой не все в порядке было и проблемы в сексуальном плане, а тогда думала, мужики все такие. Все жены терпят. Не у кого спросить было, посоветоваться. Да и стыдно.
Он был начальником. Не большим – средней руки. Так бы далеко пошел…
– И что случилось?
– Посадили. За разграбление соцсобственности.
– А потом? Когда вышел?
– Он не вышел. Умер на зоне, слава богу. Я, когда он под следствием ходил, нашла дома коробку с драгоценностями. И бумажку – чье кольцо там или серьги. За какие услуги он их брал, не знаю. Отнесла в милицию и сдала. Вроде как это решающим доказательством против него стало. Следователь аж подпрыгнул на месте и звонить стал кому-то. Так что, можно сказать, я мужа своими руками в тюрьму засадила. Еще книги были.