Но папа был не слишком обнадежен.
– Не знаю, Рона, – ответил он. – Мы же так ничего и не выяснили.
Она отмахнулась от него, взяла салфетку и вытерла слюну, стекавшую по моему подбородку.
– Здравствуйте, здравствуйте! – Через несколько минут в мою отдельную палату – номер 1276 – вошел доктор Наджар, громогласно возвестив о своем прибытии.
Он слегка сутулился, из-за чего голова выступала на несколько сантиметров вперед – видимо, из-за долгих часов, проведенных над микроскопом. Густые усы на кончиках истончились, потому что у него была привычка дергать и крутить их, когда он размышлял.
Он протянул маме руку, а та была так рада с ним познакомиться, что крепко пожала ее и задержала чуть дольше, чем позволено правилами приличия. Затем он представился отцу. Тот поднялся со стула у изножья кровати и поприветствовал его.
– Прежде чем начать, давайте еще раз вспомним ее историю болезни, – проговорил доктор.
Сирийский акцент придавал его речи прыгающую ритмичность; он акцентировал и удлинял твердые согласные, а вместо «т» часто произносил «д». Волнуясь, он нередко пропускал предлоги и соединял несколько слов в одно, словно его речь не могла угнаться за мыслями.
Доктор Наджар всегда подчеркивал, как важно выяснить у пациента полную историю болезни. «Чтобы увидеть будущее, нужно заглянуть в прошлое», – говорил он своим больным. Мои родители рассказывали, а он записывал симптомы: мигрени, боязнь клопов, гриппозное состояние, онемение, учащение сердечного ритма. Все эти симптомы были уже изучены другими врачами, но так и не сложились в единую картину. Доктор Наджар записал эти важные сведения, а затем сделал то, чего не делал еще ни один врач: повернулся и заговорил со мной, как будто я была его другом, а не пациентом.
В первый же год обучения один из учителей обратил на мальчика особое внимание и стал часто нарочно хвалить его за проделанную работу, тем самым постепенно укрепляя его уверенность в себе. К концу года Сухель принес домой табель, в котором были одни пятерки. Отец пришел в ужас.
– Ты жульничал на экзаменах! – закричал он, занося руку, чтобы ударить сына.
На следующее утро родители мальчика явились к учителю.
– Не может быть, чтобы мой сын получил такие отметки. Он жульничал!
– Да нет же, – ответил учитель, – уверяю вас.
– Что же у вас за школа, если такой парень, как Сухель, получает столь высокие оценки?
Учитель замолк ненадолго, а затем заговорил:
– А вам не приходило в голову, что у вас умный сын? Мне кажется, вам нужно поверить в него.
В итоге доктор Наджар стал лучшим выпускником на курсе в мединституте и эмигрировал в США. Там он добился признания не только как один из самых уважаемых неврологов, но и как эпилептолог и невропатолог. Мораль сей истории он применял ко всем своим пациентам: никогда не теряйте надежду.
И вот доктор Наджар сел на корточки у моей кровати и произнес:
– Я сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь. И не причиню вам вреда.
Я ничего не ответила, мое лицо не выражало эмоций.
– Так, давайте начнем. Ваше имя?
Долгая пауза.
– Сю… за… ннн… нна.
– Какой сейчас год?
Пауза.
– 2009.
«Отвечает односложно», – записал он.
– А месяц?
Пауза.
– Апппрель. Аппрель, – с трудом отвечала я.
«Безразлична», – записал врач, имея в виду мою апатию.
– А число?
Я уставилась прямо перед собой молча, не проявляя эмоций и не моргая.
«Задержка моргания», – записал он.