Они говорят гадости.
«Параноидальное восприятие», – записала доктор Хан в журнале.
– Вы слышите их мысли? – переспросила она.
– Да. Весь мир надо мной потешается!
– А что еще вы слышите?
– По телевизору меня тоже обсуждают.
«Бред отношения», – записала доктор Хан. Бред отношения – это уверенность пациента в том, что в газетных статьях, песнях и телешоу говорится именно о нем.
– Бывали ли в вашей семье случаи психических заболеваний?
– Не знаю. Возможно, у бабушки было биполярное расстройство. Но вообще, они все сумасшедшие, – рассмеялась я. А потом накинулась на нее: – А вы знаете, что я имею полное право сама уйти отсюда? Я просто могу взять и уйти. По закону меня нельзя здесь удерживать против воли. Не хочу больше с вами разговаривать.
На основе наблюдений доктор Хан поставила два предполагаемых диагноза: «аффективное расстройство, требует уточнения» и «психоз, требует уточнения». Ее насторожили мои припадки и меланома в анамнезе: ей казалось, что у болезни должна быть неврологическая причина.
Если же мой внезапный психоз объяснялся не болезнью неврологического характера, самым вероятным диагнозом, по ее мнению, было биполярное расстройство типа А. Биполярное расстройство типа А характеризуется маниакальными или смешанными фазами (манией и депрессией). По шкале оценки биполярных пациентов от 1 (самые тяжелые случаи) до 100 (отсутствие симптомов) она поставила мне 45 – «серьезные симптомы». Доктор Хан также порекомендовала приставить ко мне индивидуальную охрану, чтобы предупредить возможные попытки к бегству.
Я больше не слышу их голосов. Какая же у нее гладкая кожа. Я разглядываю скулы доктора Хан и ее красивую оливковую кожу. Смотрю все пристальнее, все внимательнее. Вдруг ее лицо начинает меняться. Один за другим волоски седеют. Появляются морщины – сначала вокруг глаз, затем вокруг губ, на щеках, и вот ими покрыто уже все лицо. Щеки вваливаются, зубы желтеют. Веки нависают, рот становится бесформенным. Красавица-врач стареет на моих глазах.
Я отворачиваюсь и смотрю на Стивена; тот смотрит на меня. Его щетина меняет цвет – от коричневого до темно-серого; волосы белеют, как снег. Он похож на своего отца. Я перевожу взгляд на врача. Та с каждой секундой молодеет. Морщины на лице разглаживаются, в глазах появляется блеск, к ним возвращается их четкая миндалевидная форма; щеки полнеют, волосы окрашиваются в глубокий каштановый цвет. Вот ей тридцать; двадцать; тринадцать.
У меня есть дар. Я могу мысленно менять возраст человека. Такая уж я. Этого им у меня не отнять. У меня есть над ними власть. Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо.
Он тоже был наслышан о моих попытках сбежать и параноидальном бреде, поэтому сначала обратился к маме, попросив ее вспомнить все, что случилось за последние недели – с того момента, как я начала странно себя вести. Затем он поговорил с отцом. Короткой беседы со мной хватило, чтобы у него сложилось яркое представление о моих симптомах. Он опросил медсестер и даже позвонил доктору Бейли, который, согласно заметкам Арслана, заявил, что я «злоупотребляла алкоголем и выпивала две бутылки вина в день». С момента нашего последнего разговора с доктором Бейли количество выпиваемого мною алкоголя почему-то выросло в несколько раз.
Подытожив все собранные данные, доктор Арслан наметил два диагноза, которые ему хотелось бы исключить: постприпадочный психоз и шизоаффективное расстройство. Он не стал говорить моим родителям о втором предположительном диагнозе, зная, что это их расстроит.
Термин «шизоаффективное расстройство» впервые прозвучал в 1933 году в знаменитой работе «Шизоаффективные психозы».