– Ой, да, правда, – растерялась журналистка, глядя на двери участка. – Спасибо, что подвезли! Если я Вам понадоблюсь, то я работаю в «Бульвар мэгазин»!
– Конечно, – кивнула Виктория, наблюдая, как Марго покидает машину и исчезает в дверях участка.
– Мерзкий, значит, – хмыкнула она, уезжая.
Глава 4
На лестничной клетке, аккурат под коричневой блестящей дверью квартиры Швеца, лежала черная небольшая коробочка. На крышку кто-то приклеил маленькую записку.
Мужчина поднял находку, прочел слова на клочке бумаги и не сдержал усмешки. «Надеюсь, Вы окажетесь более лояльны ко мне после просмотра этих записей. Ваш адрес мне оставила Лори за пару пирожков. С уважением, Маргарита».
Детектив прижал к себе коробку, повозился с ключами, открыл дверь и прошел в квартиру.
В нос ударила привычная вонь застоялого табачного дыма и пота – окна Джон периодически забывал открывать, а, находясь в помещении, принюхивался и не чувствовал никакого запаха. Ему жутко не хотелось разбирать чужие кривые заметки, возиться с чем-то, снова искать нить и составлять хотя бы приблизительный портрет неизвестного преступника. Казалось, что скоро Швец готов будет сдаться и всерьез задумается о месте Лана, лишь бы больше никуда не бегать и ничего не искать. Деятельность утомляла.
Отправлять своего «брата» на небеса? Жестоко, но власть не получить, не идя по головам. Тем более, в той среде, к которой он хоть и косвенно, но все еще относился. «Вход – монета, выход – вперед ногами» – говорил Август, при этом как-то странно и нервно посмеиваясь. Отец (как мысленно Джон давно окрестил своего воспитателя), еще говорил о том, что у человека структуры не должно быть ни семьи, ни привязанностей, иначе он протянет ноги. Но при этом у самого Августа была взрослая дочь, жившая на другом конце материка.
Все же, в сложившейся ситуации, одна деталь смущала мужчину больше, чем убийство себе подобного. Эта самая деталь могла стать причиной отказа от теплого места «короля», высокого дохода и положения в обществе. Эта деталь начинала разъедать мысли с того момента, как предложение было озвучено. Эта деталь зудела свежей ранкой, которую так и тянуло расчесать.
Соперничество с Викторией. Кровавое соперничество. Девушка не остановится ни перед чем, в отличие от него. Шатенка так воспитана. И, в отличие от него, она более холодна и жестока. Так что стоит либо идти на контакт и договариваться, либо покупать бронежилет и не выходить из дома, расставив повсюду ловушки. Она была абсолютно неуправляема и непредсказуема.
Швец помнит лицо Виктории в тот момент, когда он сказал, что уходит учиться на юриста, и собирается стать детективом. Мужчина отлично помнит удар ножом под ребро, брошенное в лицо «не брат ты мне, цветастик», и взгляд, переполненный болью и ненавистью. Ви решила, что Джон предал «семью», выбрав свой путь. Для нее это стало потерей. Для него – первой, так и не начавшейся любовью.
Швец любил Викторию на протяжении десяти лет. Он ни разу не говорил ей об этом. Да и смысла не было. Подобные чувства – помеха в делах. Как бы Джон смог Ви это сказать? Держать нож в горле человека, разворачиваться и кричать: «Кстати! Я люблю тебя! А теперь кинь мне пакет!»? Оставлять записку? Звонить? Не было ни возможности, ни шанса. Виктория интересовалась способами убийств больше, чем отношениями с кем-то.
Пальцы нервно сжимали сигарету, пока голова разрывалась от мыслей. Когда мужчина успел закурить он уже не помнил. Пепел сыпался на пол, дым окутывал комнату и резал глаза. Швец на секунду задумался о проклятых закрытых окнах и вонючих окурках повсюду, а затем вернулся к беспокоящим его вопросам.
Скорее всего, Август уже озвучил предложение и своей любимой подопечной. Впрочем, есть вероятность того, что старик еще не выжил из ума, и не будет сталкивать бывших «родственников». Или будет? Ради красивого боя? Ради забавы? Ради собственной выгоды, известной лишь ему? Они оба – его воспитанники. Но у Виктории больше прав на этот «трон» – она чистый боец, игрок в системе. Джон – «серый кардинал», которого ненавидят обе стороны. Первые считают его крысой, вторые – лживым подлецом. И никто не задумывался о том, что все их зыбкие порядки держатся на том, что детектив ищет нарушителей, беспокоящих и полицию, и теневой бизнес.
Записки журналистов лежали в коробке мертвым нетронутым грузом. Швец поставил их на стол и свернулся на диване, не раздеваясь, не желая продолжать мыслительный процесс, зная, что дальше последует поход до ближайшего бара или магазина, и после его уже никто не отыщет, как этого самого маньяка, поиском которого занят сам детектив.
Периодически Швец был подвержен меланхолическому настрою. Несмотря на свою живость, любовь к авантюрам, загадкам, приключениям, как и все простые рабочие, он уставал. Позади была примерно треть жизни, которую детектив ощущал едва ли не половиной. В двадцати семи годах существования было почти все, что может составить интересную биографию, которую растащат на статьи, книжки и телепередачи.
Он рано ушел из дома – ему было двенадцать в тот момент. Белокурый, нежный, похожий на мать как две капли воды, Джонни сел на первый поезд, который пришел к вокзалу в ту ночь. Отчим зарезал Льюис и изнасиловал уже мертвое тело на глазах пасынка. Вся кухня залилась кровью, белые гольфы провоняли и прилипли к ногам, пока ребенок давил тошноту. До этого момента он не знал, что существует другой мир, взрослый, где нет мягкой пелерины чьей-то опеки. Все проблемы упирались в то, какой десерт будет вечером, как решить сложную задачку по математике и подсунуть девочке шоколадку в портфель (не ради ухаживаний, а просто чтобы она улыбнулась). Жестокость и грязь существования больно резанула по глазам и отдалась рвотным рефлексом. А потом Джонни бежал. Джонни бежал так быстро, как мог, покидав в серенький рюкзачок несколько вещей, даже не переодеваясь и не ища подмоги. Монстр, перепачканный в крови его матери, ухмылялся и смотрел на мальчишку так сально, что становилось тошно только от этого взгляда, который он ловил на себе. Джонни не помнил, как выскочил из окна, подвернул лодыжку, оказался на вокзале, и как ему помогала отмыться какая-то девочка в поезде, сказавшая контролерам, что он ее брат, и билет у отца. Пока этого самого отца нашли, белокурый юнец уже успел сойти с поезда и увидеть белые колонны вокзала Гротхена.
На вокзале противно воняло псинами, но Джонни научился подавлять нюх и спать под стульями в зале ожиданий. Сбережений при себе мальчишка не имел, поэтому на третий день едва стоял на ногах. Он не знал, куда бежать, к кому обращаться и что делать. Сидеть и реветь не было сил. Мир оказался слишком враждебен к забытым богом детям. Молиться мальчик пытался, но в такие моменты на него натыкались какие-нибудь дотошные взрослые, решившие, что он – бродяжка-сирота.
Однако Всевышний вспомнил про Джонни. На четвертые сутки ребенок все-таки упал. Посреди дороги. На дорогую машину. Эта машина принадлежала Августу Люциусу Второму – старейшему «королю» города. Мужчина взглянул на Джонни и, несмотря на свою жестокость, решил, что не даст мальчишке просто так умереть. У Джонни появился дом, учителя, новая семья. И жуткая страсть к загадкам. А после, уже в четырнадцать, малец получил новое имя. От белокурого нежного Джонни не осталось и следа. Теперь его звали Джон Швецский или Швец – парень, способный с пятидесяти метров попасть в висок, и сказать по внешнему виду, что человек делал за день или как он собирался. Именно тогда изменился и взгляд – былая мягкость ушла. Швец стал подрабатывать курьером – носил разные пакетики, о содержимом которых знал, но никогда не спрашивал. Лишние вопросы привлекут проблемы. Джон это усвоил так же хорошо, как и устройство пистолета.