Краеугольным камнем внешней политики Германии, по мнению князя, должен был стать союз с Россией, и тогда мир был бы обеспечен «на 1000 лет».
Записка Лихновского, опубликованная без его ведома, была переведена на английский язык и использована англичанами для антигерманской пропаганды.
Лихновский был обвинён в государственной измене. Он был вынужден был сложить с себя звание посла и был исключён из прусской палаты господ, наследственным членом которой являлся.
Но все это будет потом, а пока посол сообщил Грею о том глубоком удовлетворении, которое испытал император Вильгельм по поводу визита английской эскадры в Кильскую гавань.
Поговорив о пустяках, Лихновский попытался выяснить, какую позицию займёт Англия в надвигающихся международных осложнениях.
С этой целью он заявил Грею, что австрийцы собираются предпринять выступление против Сербии.
– Надеюсь, – как ни в чем не бывало, спросил Грей, – они не собираются захватывать какую-либо территорию?
Посол поспешил заверить собеседника в том, что цель Австрии заключается не в территориальных аннексиях. Затем откровенно разъяснил позицию Германии.
– Если Германия откажет Австрии в помощи, – сказал он, – Австрия будет недовольна. Если она поддержит Австрию, возможны серьёзные осложнения с Россией.
Особое беспокойство посол выразил в отношении возможных переговоров между Англией и Россией о морской конвенции.
По его словам, именно это мголо бы поощрить Россию на сопротивление Австрии.
– О чем вы говорите? – улыбнулся Грей. – Я сейчас не знаю более миролюбивой страны, чем Россия! Но если, – поднял брови министр, – какие-то осложнения всё-таки возникнут, то я сделаю всё, чтобы предотвратить грозу…
Подтвердил он и высказанное Лихновским предположение, что Англия не может допустить уничтожения Франции.
Никакой конкретики не последовало, и беседа была закончена.
8 июля Грей встретился с русским послом Бенкендорфом.
К этому времени он уже знал, что убийство наследника будет использовано венским правительством для военного выступления против Сербии и что оно получило благословление Берлина на эту акцию.
Министр обрисовал русскому послу всю серьёзность положения.
Бенкендорф внимательно выслушал Грея и заметил, что не пока видит особых поводов к тревоге.
– Я еще раз хочу обратить ваше внимание, – ответил министр, – на ту высокую вероятность австрийского выступления и враждебность Германии к России, о которой я уже имел честь доложить вам…
Сложно сказать, насколько посол проникся ощущением скорой войны, но первый сигнал тревоги пришёл в Петербург от Бенкендорфа именно из Лондона.
Затем итальянское посольство информировало Петербург об угрожающей позиции своих союзников-австрийцев.
9 июля Грей снова встретился с Лихновским.
Английский министр еще раз сообщил о миролюбивом настроении России и заверил, что Англия, не связанная с Россией и Францией какими-либо союзными обязательствами, располагает полной свободой действий.
Тогда германский посол спросил, согласится ли Англия в случае австро-сербского конфликта оказать умиротворяющее воздействие на Петербург.
– Если австрийские меры в отношении Сербии будут проведены в определённых рамках, – последовал обтекаемый ответ, – то будет сравнительно легко склонить Петербург к терпимости. Но это вовсе не означает того, что Австрия должна преступать определённый предел. В противном случае славянские симпатии могут побудить Россию обратиться к Австрии с чем-либо вроде ультиматума…
В конце беседы Грей снова заверил Лихновского, что сделает «всё возможное, чтобы предотвратить войну между великими державами».
Обратите внимание, Читатель, на тот интересный факт, что, если в беседах с Бенкендорфом Грей выступал отъявленным пессимистом, то на встречах с Лихновским он выглядел самым настоящим оптимистом.
В результате этого оптимизма Лихновский сообщил в Берлин, что Грей «был настроен весьма уверенно и в бодром тоне заявил, что не имеет оснований оценивать положение пессимистически».
И это он писал о человеке, который буквально в тот же самый день говорил Бенкендорфу, что «известия, получаемые им из Вены, ему не нравятся».
– Конечно, – ответил посол, – если Австрия попытается использовать убийство наследника, то общественное мнение в России не останется равнодушным.
– Именно поэтому, – согласно кивнул Грей, – положение и представляется мне очень серьёзным.
Беседы с Греем дали Бенкендорфу основания доложить в Петербург: «Его впечатления относительно намерений Берлина, почерпнутые из многих источников, являются не особенно благоприятными».
Возникает вопрос: почему, предупреждая Петербург, Грей не сделал предостерегающего заявления для Берлина?
Почему он даже не попытался осадить Берлин, прекрасно понимая, что он взял курс на войну.
Почему он не повторил опыта 1911 и 1912 годов?
Боялся «пацифистского» крыла кабинета, которое подняло бы шум по поводу угроз по адресу Германии?
Возможно, что это было именно так.
Но точно также справедливо и то, что избранная Греем линия поведения не только не способствовала сохранению мира, но и поощряла немецкую агрессию.
Что он должен был сделать, если хотел сохранить мир?
Грей это прекрасно знал из собственного опыта.
Когда в 1911 году, в момент агадирского кризиса, возникла угроза общеевропейской войны, английское правительство через самого Грея предупредило Германию, что Англия выступит на стороне Франции. И Германия ретировалась.
Точно так же обстояло дело и в конце 1912 года, когда заявление Англии о том, что она не останется нейтральной мгновенно отрезвило и Германию, и Австро-Венгрию.
И теперь Грею было достаточно рассеять в Берлине иллюзию о том, что Англия останется нейтральной в надвигавшейся европейской войне.
Но министр этого не сделал.
На что он надеялся?
Что война ограничиться участием Сербии, России, Германии и Австро-Венгрии, а интересы Британии останутся неприкосновенными?
Если так, то это было для государственного деятеля такого масштаба довольно наивно.
Но в то же самое время, с точки зрения Лондона, момент для войны был не так уж неблагоприятен для Британии.
«Ни разу в течение трёх последних лет, – говорил, – занимавший в кабинете Асквита пост первого лорда адмиралтейства У.Черчилль, – мы не были так хорошо подготовлены».
Сложно сказать относительно суши, но на море Англия была на самом деле намного сильнее Германии.
Может быть именно поэтому, незадолго до вручения австрийского ультиматума Сербии Грей отклонил предложение Сазонова о том, чтобы Россия, Англия и Франция коллективно воздействовали на венское правительство.
Вечером 23 июля броненосец «Франция» покинул Кронштадт и взял курс на Стокгольм.
Не успел еще растять на горизонте дым уносившего французского президента корабля, как посол Австро-Венгрии барон фон Гизль вручил ультиматум министерству иностранных дел Сербии.
«Момент вручения ультиматума, – писал по этому поводу Сазонов, – был подогнан венским правительством ко времени отъезда из России президента Французской Республики.
О дне и часе этого отъезда оно было заблаговременно уведомлено при содействии германского посольства в Петрограде, наводившего по этому предмету справку в русском министерстве иностранных дел.
Поручить эту справку своему собственному представителю в Вене не решились, чтобы не возбуждать подозрений.
Таким образом, граф Берхтольд хотел помешать русскому и французскому правительствам использовать присутствие в России президента республики и министра иностранных дел, чтобы тотчас же установить общий план действий союзных кабинетов ввиду создавшегося, благодаря австрийскому ультиматуму, нового положения.