Фрукты всех
сезонов подавались даже зимой. Можно предположить, что стол первого монарха земли
не обслуживался с такой роскошью и великолепием. Теперь вернемся к началу нашего
повествования и постараемся со всей тщательностью нарисовать читателю портрет
каждого из четырех героев, ничего не скрывая и не приукрашивая, с помощью кистей
самой природы, которая несмотря на беспорядок, иногда отличается удивительной
тонкостью, что часто работает против нее самой. Потому что, -- осмелимся, между
прочим, высказать одну рискованную мысль, -- если преступление обладает
утонченностью, присущей добродетели, то не выглядит ли оно порой даже высоким и, в
какой-то степени, величественным, превосходя в привлекательности изнеженную и
унылую добродетель?
Вы скажете, что в жизни для равновесия необходимо и то, и другое? И нам ли
проникать в законы природы, нам ли решать, что более необходимо: порок или
добродетель? Чтобы склониться в этом споре в ту или иную сторону, надо обладать
особыми, высшими полномочиями, которыми она нас не наделила. Но продолжим наше
повествование.
ГЕРЦОГ БЛАНЖИ уже в возрасте восемнадцати лет стал обладателем огромного
состояния, которое он значительно округлил с помощью махинаций по незаконному
взиманию налогов. Он рано испытал на себе отношение толпы, взирающей на очень
богатого молодого человека, который ни в чем себе не отказывает. Почти всегда в таких
случаях мерилом собственной силы становятся пороки; причем чем меньше себе
отказываешь, тем легче привыкаешь желать всего. От природы Герцог получил
примитивные качества, которые, быть может, как раз уравновешивали опасности его пути.
Странная мать-природа иногда как будто бы договаривается с богатством: кому-то
добавить пороков, а у кого-то их отнять -- наверное, для равновесия, ей нужны и те, и
другие. Итак, природа, повторяю я, сделав Бланжи обладателем огромного состояния, в то
же время вложила в него все влечения и способности к порокам. Наделив его коварным и
очень злым умом, она вложила в него душу негодяя, дала вульгарные вкусы и капризы, из
чего и родилась свойственная ему склонность к ужасному разврату. Он рано стал лживым
и жестоким, грубым эгоистом, жадным до удовольствий, обманщиком, гурманом,
пьяницей, трусом, развратником, кровосмесителем, убийцей, вором, словом, средоточием
всех пороков. Ни одна добродетель не была ему свойственна. Да что я говорю? Он был
убежден и часто повторял, что мужчина, чтобы стать полностью счастливым, должен
пройти через все возможные пороки и никогда не позволять себе никаких добродетелей.
То есть вершить только зло и никому никогда не делать добра. "Есть немало людей,
которые совершают зло только в порыве страсти, -- говорил Герцог. -- Справившись с
заблуждением, их душа возвращается на путь добродетели. Вот так в ошибках и
угрызениях совести проходит их жизнь, и в конце ееони уже не знают, какова же была их
роль на земле.
-- Эти люди, -- продолжал Герцог, -- должны быть несчастны: всегда
колеблющиеся, всегда нерешительные, они проходят по жизни" ненавидя утром то, что
было ими сделано накануне. Познавая удовольствия, они дрожат, позволяя их себе, и
таким образом становятся порочными в добродетели и добродетельными в пороке. Мой
характер другой. Я не испытываю подобных колебаний и не балансирую на острие в
своем выборе. И так как я всегда уверен, что найду удовольствие в том, что делаю,
раскаяние не ослабляет влечения. Твердый в своих принципах, которые сформировались у
меня еще в молодые годы, я всегда поступаю в соответствии с ними. Они помогли мне
понять пустоту и ничтожество добродетели. Я ее ненавижу и никогда к ней не вернусь. Я
убедился, что порок -- это единственный способ заставить мужчину испытать
сладострастие, эту головокружительную вибрацию, моральную и физическую, источник
самых восхитительных вожделений.